праву занимали свое место. В верхнем ящике буфета — столовое серебро, в среднем — скатерть и салфетки дамасского полотна, наследство от матери, в нижнем — жестянка.
Джоан хранила все документы в черно-оранжевой коробке из-под печенья, по примеру матери, которая верила, что металл убережет бумагу от пожелтения. Она ошибалась: даже свидетельство о смерти Фрэнка уже приобрело тот густой охряной оттенок, что и много лет пролежавшие свидетельства о смерти Джорджа и Кэтлин Кэндлесс, супругов, сошедших в могилу один за другим. Нужная ей бумага на самом дне.
Сначала свидетельства о рождении детей, потом свидетельство о браке и свидетельство о смерти отца Фрэнка. Куда подевалось свидетельство о смерти его матери, она не знала. Наверное, осталось у кого-то из золовок. Два документа на самом дне лежали не в том порядке — свидетельство о смерти оказалось поверх свидетельства о рождении. Джоан вытащила верхнюю бумагу, бросила взгляд на вторую и невольно произнесла:
— Джеральд.
Она не заплачет. Только не перед этой девчонкой. На коричневатой, выцветшей бумаге и так остался влажный след слезы, упавшей на нее много лет назад. Мама? Джоан снова услышала детский голос: «Голова! Голова болит!» Слеза размыла последнюю букву в диагнозе: «Причина смерти: менингит». Раньше, до его смерти, она и не слышала такого слова. До сих пор оно казалось уродливым, угрожающим, ползучая тварь, нечто крокодилообразное, кошмарное видение. Джоан быстро перевернула бумагу обратной стороной, пряча от себя медицинское заключение. Перечитала свидетельство о рождении, слово в слово совпадавшее с тем, которое показала ей девушка, и понесла обе бумаги в гостиную.
Мисс Кэндлесс успела выпить всю воду, осушила стакан до дна. Джоан уже не чувствовала гнева, только печаль и огромную усталость. Выложив документы на стол, она сказала негромко:
— Это мой брат.
8
Не бывает хороших любовников и плохих любовников. Есть любовники желанные и нежеланные.
Обычно к телефону подходила она. Голос дочери на том конце провода требовал папу, иногда и просить не приходилось — Урсула и так знала, что ее дело поздороваться и сказать: «Сейчас позову отца». В редких случаях, когда Джеральда не было дома — относил рукопись Розмари или прогуливался согласно ненавистному медицинскому предписанию двадцать минут на вершине утеса, — разочарование в голосе Сары или Хоуп звучало почти комически. Придется удовольствоваться разговором с мамой. А где папочка? С ним все в порядке? Когда он вернется?
Теперь все изменилось. Изменилось навсегда. Теперь каждый раз, когда дочери звонят, им приходится вступать с ней в разговор. Звонят они реже, Хоуп — почти никогда. Сара не забывает, поскольку ей больше свойственно чувство вины или долга — так считала Урсула. Еще она звонит, чтобы получить информацию. Но Урсулу это устраивало. Она брала трубку, здоровалась и слышала голос дочери, которая хотела поговорить с ней, которой она нужна.
— Как дела, ма?
И начинались вопросы. Может, она запишет кое-что? Наговорит в диктофон? Просто ответит по телефону? Урсула обдумала ситуацию, примеряясь к желаниям дочери. Можно и записать, поскольку она сама, взыскательный и бдительный цензор, отредактирует свои записи. О первой встрече с Джеральдом, о последовавших за ней свиданиях, о прозвище Медвежонок и даже о цитате из «Джейн Эйр» она уже рассказала, а потом записала кое-что заодно с анекдотом про обручальное кольцо и отослала записи Саре. Но теперь они вступали на опасную территорию. Ее рассказ войдет в книгу Сары. Бывают, наверное, женщины, готовые поделиться с детьми тайной своей сексуальной жизни — жизни с отцом этих самых детей, — но Урсула не из таких. Затронет ли Сара эту тему?
Но Сара вдруг перестала спрашивать. Вот уже три дня Урсула дожидалась очередного звонка, и все напрасно. Она даже забеспокоилась, что было глупо, поскольку дочери могли не звонить неделями. Но ведь Сара обещала. Так и сказала: «Позвоню дня через два. К тому времени я раздобуду информацию о родных отца и готова буду послушать о том, что происходило после вашей свадьбы».
На четвертый день, ближе к вечеру, Урсула позвонила сама. В одиночестве глупые мысли так и лезут в голову. Она боялась, что никто не подойдет или она услышит голос Сары на автоответчике — тогда бы ей стало совсем плохо. Но после двух гудков Сара подошла к телефону.
Голос ее звучал холодно, отчужденно:
— Что случилось?
— Со мной — ничего, — ответила Урсула. — Мне казалось, ты собиралась поговорить об отце. Для книги.
— Да, собиралась. Только не сейчас.
— Извини. Я не вовремя?
— Нет.
— Ты говорила, что собираешь информацию о родных отца?
— Да.
— Успешно?
Пауза, долгое молчание, потом торопливая, порывистая, на неожиданно высоких нотах скороговорка:
— Мама, я не знаю, может, ты… То есть, может, знаешь, почему отец…
— Почему он — что?
— Ничего, — оборвала себя Сара.
— Хочешь, я тебе напишу? — Не дождавшись ответа, Урсула повторила: — Ты о чем-то хотела меня спросить?
— Нет. Ни о чем. Позвоню через несколько дней.
Говорила она в точности как мать Урсулы, когда при ней затрагивали запретную тему — напряженно, смущенно, спеша закрыть вопрос. Для Бетти Вик запретной темой был секс, и, положив трубку, Урсула подумала: не этим ли объясняется неловкость, не смущает ли Сару необходимость поговорить с матерью о супружеской жизни? Но нет, тут что-то другое, не поймешь что, поскольку дочери, на взгляд Урсулы, совершенно свободны от каких-либо комплексов. Если Сара хотела что-то узнать, она бы так и сказала, и если что-то ее пугало, она бы не стала это скрывать.
Бетти Вик жила в те времена, которые Хоуп и Саре показались бы Темными Веками. Слова, которые она невольно произнесла по телефону, вернулись к Урсуле. Именно этот вопрос мать задала ей совсем в другой ситуации. Некогда, надо полагать, все матери произносят эти слова, готовя дочь к замужеству: «Ты о чем-то хотела меня спросить?» Ясно одно: она никогда не спросит об этом Сару или Хоуп в том смысле, в каком спрашивали у нее.
Накануне свадьбы мать притворно-небрежным тоном произнесла:
— Ты не хочешь меня о чем-то спросить? Насчет завтрашней ночи?
Урсула ужасно смутилась, растерялась.
— Нет, спасибо, — пробормотала она, отводя взгляд.
— Ничего особенного в этом нет, — продолжала Бетти. — То есть, если ты ожидаешь чего-то такого, как в книгах, боюсь, ты будешь разочарована. Не строй иллюзий, вот и все, что я хотела сказать.
Урсула и не строила иллюзий. Просмотрев ряд пособий по сексу, которые к 1963 году сделались достаточно откровенными, она понимала, что ни от первого раза, ни от второго чудес ожидать не приходится. К сексуальному удовлетворению можно прийти лишь совместными усилиями, проявив друг к другу интерес и внимание. Вот почему она бы предпочла, чтобы Джеральд, отбросив старомодные манеры, свозил ее куда-нибудь раз-другой на выходные еще до свадьбы, и тогда от брачной ночи она могла бы
