этому человеку — ничего подобного она не чувствовала при первых двух встречах — поразило Урсулу словно удар. Она остановилась как вкопанная, сделала глубокий вдох. Потом заставила себя идти дальше.
Флеминги заговорили с ней, что-то насчет тумана — дескать, туман рассеивается. Окликнув сына, занятого строительством песочного замка, Молли напомнила:
— Джеймс, что нужно сказать миссис Кэндлесс?
— Большое спасибо за марки, — сказал мальчик.
— Рада, что они тебе понравились.
Сэм Флеминг пристально смотрел на Урсулу. Она подумала, что, возможно, есть доля истины в утверждении: если тебя притягивает какой-то человек, то и ты становишься для него привлекательной, — какой-то химический процесс или телепатия? Нет, сказала она себе, если Сэм Флеминг заинтересуется женщиной, то не ровесницей, не тощей вдовой с короткой седеющей стрижкой, в джинсах и свитере, а яркой и сочной тридцатипятилетней женщиной.
Не в первый раз ей понравился кто-то другой, не Джеральд. И не в первый раз все это ни к чему не приведет.
— Боюсь, туман возвращается, — сказала она. — Такой вид у неба.
— Что ж, пойдем пить чай.
Урсула попрощалась и пожелала Флемингам благополучно добраться домой. Больше они не увидятся. Она чувствовала, как слегка подгибаются колени: физическое проявление желания. Точно такое же чувство охватило ее тридцать пять лет назад, на первом свидании с Джеральдом. Удивительно, с какой точностью возвращаются ощущения, хотя женщина, некогда испытавшая их, изменилась до неузнаваемости. И зачем? В тот первый раз ее не ждало ничего, кроме грубой насмешки, жестокого презрения.
Спустился туман, укутал Урсулу, будто плащом, скрыл от нее Флемингов — она не увидела бы их, даже если бы позволила себе обернуться. Это хорошо, подумала Урсула. В одиночестве быстрее приходишь в себя. Но когда она подошла к тропе и ступенькам наверх за спиной послышались быстрые шаги.
Она остановилась и обернулась.
Спозаранку Сара поехала в Сент-Кэтрин. Хотела побыстрее покончить с этим, тогда останется время, чтобы сверить свои заметки и сделать выводы, а за ужином встретиться с Хоуп.
У входа в общий зал архива уже выстроилась очередь. Даже для того, чтобы попасть внутрь, требовалось ждать. Когда двери наконец отворились перед Сарой и она смогла приступить к поискам, это опять оказалось непросто: сначала требовалось заполнить формуляры, а потом — рыться в регистрационных книгах.
Томов было множество, все такие тяжелые. Наконец в регистрационной книге за лето 1918 года Сара нашла запись о браке Джорджа Кэндлесса и Кэтлин Мэри Митчелл. Потом она перешла к разделу рождений. Утомительное занятие. К счастью, она примерно знала, где искать, и вот оно: Джоан Кэтлин Кэндлесс родилась в июне 1919 года. Дальше без труда нашелся Джеральд Кэндлесс, появившийся на свет 10 мая 1926 года.
Вероятно, между старшей дочерью и сыном у Кэндлессов родились и другие дети. Жаль, не спросила. Джоан Тэйг, но с миссис Тэйг говорить оказалось трудно: старуха перепугалась, расстроилась, к тому же она глуха. Когда Джоан со слезами на глазах сбивчиво заговорила о маленьком братике, который умер в апреле 1932 года, не дожив месяца до своего шестого дня рождения, Сара готова была усомниться в ее памяти и фактах. Но еще полчаса — и она нашла запись о смерти мальчика. Джеральд Фрэнсис Кэндлесс, пять лет, непосредственная причина смерти — остановка сердца, первопричина — менингит.
Значит, правда. Она и так не сомневалась, но официальная запись — не то же самое, что сбивчивый рассказ Джоан Тэйг. Она произвела более сильное впечатление, чем пожелтевшее свидетельство о смерти. Теперь придется рассказать все Хоуп.
— Ты хочешь сказать, что папочка лгал?! — Хоуп смотрела на сестру, будто на злейшего врага.
— Хорошо, а как иначе ты объяснишь? Это было просто ужасно — старая женщина, ее маленький брат. Меня не так просто смутить, но после этого…
— Значит, было два Джеральда Кэндлесса, — постановила Хоуп.
— Два мальчика по имени Джеральд Фрэнсис Кэндлесс, оба родившиеся десятого мая 1926 года, у обоих родителей звали Кэтлин и Джордж?
Хоуп вот-вот ударится в слезы.
— Но зачем папочке делать это? Получается, он был кем-то другим? Кем-то совсем другим? С какой стати… — Но Хоуп была юристом и быстро сообразила, по какой причине человек меняет имя. — Хочешь сказать, он совершил преступление? Его разыскивали? О нет, ни за что не поверю. Только не папочка. Не могу поверить!
— Может, дело не в этом, — предположила Сара. — С ним самим случилось что-то страшное, и он решил раз и навсегда порвать с прошлым. Вопрос в том, когда он это сделал. Не в шесть же лет. Мы даже не знаем, было ли ему — кем бы он ни был — столько же лет, сколько умершему мальчику. Где он родился — в Англии или еще где-нибудь. Он мог поменять имя в восемнадцать или еще лет через пять, но не позже двадцати восьми, потому что тогда вышла его первая книга, и он уже назывался Джеральдом Кэндлессом.
— Ты все продумала, да? — прошипела Хоуп.
— Конечно, продумала. Мне тоже это не по душе, Хоуп. Но раз я взялась за книгу…
— Господи, лучше бы ты не бралась за эту чертову книгу, Сара! Лучше бы мы ничего не знали. Зачем мне это знать? Я не хочу, не хочу, не хочу!
— Хоуп, дорогая, даже если бы я не наткнулась на это, наткнулся бы кто-нибудь другой. Другой биограф. Они появятся, это неизбежно. Лучше я, чем кто-то чужой.
Фабиан, возившийся на кухне, заглянул в распахнутую дверь:
— Через пять минут, — предупредил он и добавил: — «День шакала».
— Что?
— У Фредерика Форсайта в «Дне шакала» один персонаж хотел сменить имя и получить паспорт. Он пошел на кладбище, нашел могилу ребенка того же пола и примерно того же года рождения. Списал с памятника имя и даты, разыскал запись о рождении мальчика в архиве, запросил копию метрики, а потом на ее основании — паспорт.
— Но ведь этот мальчик умер, — напомнила Хоуп.
— Этого никто не знает, верно? Те, кто выдает паспорт, не сверяются с архивом. Наверное, ваш отец так и сделал. Книгу он не читал, она вышла много лет спустя, зато ему пришла в голову та же идея.
— Нет, — возразила Сара. — Не сходится. На могиле того мальчика, Джеральда Кэндлесса, нет памятника. Я спрашивала. Нет, не из-за того, о чем ты сейчас говорил, а просто… просто я не сразу ей поверила. Так странно, так ужасно! Я спросила миссис Тэйг, где похоронен ее брат, а она ответила — она плакала, просто кошмар! — ответила, что на могиле поставили деревянный крест. А когда она через двадцать лет вернулась в Ипсвич и стала его искать, крест уже сгнил, не осталось и следа от могилы Джеральда!
Сара с удовольствием ела приготовленные Фабианом спагетти, но у Хоуп аппетит пропал. Зато она выпила почти все принесенное Сарой вино, мрачно поглядывая на сестру. Фабиан, хорошо знавший покойного, попытался представить его в роли преступника или беглеца, но не преуспел. Такой решительный, властный, всегда контролировавший ситуацию человек…
— А Урсула? — спросил он.
— Что — Урсула? — Хоуп допила вино. — Она ничего не знала, и знать не могла. Кто-нибудь откроет еще бутылку?
Поскольку Фабиан готовил и накрывал на стол, теперь он из принципа не двинулся с места.
— Конечно, все произошло задолго до свадьбы, но нельзя же заведомо считать, что Урсуле ничего не известно.
— Я хотела ее спросить, — сказала Сара. — Вчера вечером я позвонила ей и готова была спросить, чуть с языка не сорвалось.
