— Кто запретит? — хохотнул полковник. — На когда вам выписать пропуск?
— Не на Лубянке, — уточнил Глеб. — Как учитель вашего сына я предпочел бы навестить вас дома. Завтра, например.
Хоть полковник и был пьян, реакция его не подвела. Очевидно, сказывалась выучка.
— С превеликим удовольствием, Глеб Михайлович! — отозвался он радостно. — Только не завтра: завтра дел невпроворот. Давайте созвонимся заранее, назначим встречу, жена пирогов напечет…
— Не надо пирогов, полковник, — перебил Глеб. — Ваш телефон не прослушивается.
Борис Викторович будто малость протрезвел.
— Не пойму, о чем вы? — осторожно осведомился он.
— Не прослушивается, можете поверить, — продолжал напирать Глеб. — И кабинет на Лубянке не прослушивался, вы сказали правду. Если б соврали, я б не стал вам звонить.
Полковник чуть помолчал, и в голосе его появились металлические нотки.
— О чем конкретно вы хотите со мной говорить?
— Ни о чем таком, что противоречило бы вашим прямым обязанностям.
— Отрадно слышать. И все же не могли бы вы хоть как-то обозначить тему?
— Борис Викторович, я не собираюсь вести с вами беседу, стоя в автомате. Давайте уж посидим, посплетничаем… о том, к примеру, какие бывают непутевые начальники. Среди них порой и генералы попадаются. Такие, знаете ли, шалуны… Боюсь, как бы у их подчиненных к весне геморрой не обострился.
И вновь полковник оказался на высоте.
— Нет-нет, никаких сплетен, — проговорил он сурово, — это нам не к лицу. Давайте просто посидим за чаем с пирогами. Завтра в шесть вас устроит?
— Вполне, — усмехнулся Глеб. — Адрес я знаю.
Полковник Рюмин, дав отбой, озадаченно воззрился на телефонную трубку. Его домашний кабинет был меньше кабинета на Лубянке, однако на книжных полках здесь поместилось немало томов по истории права. Напряженно размышляя, Борис Викторович прошелся по комнате. Одет он был в тщательно отутюженные брюки и строгий мохеровый свитер, в горловине которого белел воротничок сорочки. Оксфорд оставался Оксфордом даже в домашних тапочках.
В дверь заглянула миловидная полная женщина с высокой прической.
— Борик, он уходит, — пожаловалась она. — На ночь глядя, в такую метель.
Полковник, прямой как трость, не вполне твердой походкой явился из кабинета.
— Леонид, — молвил он строго, — мама волнуется.
Ученик 9-го «Б» Лёня Рюмин дерзко тряхнул светлым чубчиком. Он был в пальто и вертел в руке шапку. Рядом с ним стояла одетая для выхода Гуля Шарипова.
— Сильно волнуется? — кивнул Лёня на мать.
— Разумеется, — подтвердил полковник.
— Так поделись с ней хладнокровием чекиста.
Мать сейчас же возмутилась:
— Лёня, как ты смеешь!
— Спокойно, Аня. — Полковника слегка шатнуло. — Леонид, будь благоразумен.
Лёня и Гуля переглянулись. Их взгляды были содержательней иных диалогов.
— Не желает делиться, — вздохнул Лёня, — жадина.
Гуля показательно нахмурилась.
— Нельзя так разговаривать.
— С кем, с чекистами? — Лицо Лёни приняло торжественное выражение. — Можно, они поймут. Ведь это ж прямые мужественные люди. Они могут выставить девушку из дома и даже глазом не моргнуть.
— Лёнька! — прикрикнула в смятении мать.
— Так девушке и надо, — возразила Гуля. — Нечего было допоздна засиживаться.
— Думаешь? — как бы усомнился Лёня. — Но ведь у нее тоже есть родители. Разве они не волнуются?
— Сами виноваты, — заявила Гуля. — Не надо было девушку отпускать. Сидела бы дома — уроки делала. А потом все вместе смотрели бы телевизор.
— А что, — полюбопытствовал Лёня, — родители девушки — тоже чекисты?
Мать, казалось, готова была разрыдаться.
— Если ты немедленно не прекратишь!..
— Аня, спокойно, — Борис Викторович обнял жену за плечи, — мы ведем себя глупо. Проводи Гулю, — обратился он к сыну, — и сразу домой. Пожалуйста, Леонид… Времена теперь смутные.
С этими словами прямой как трость полковник вернулся в свой кабинет, прикрыл дверь и достал из письменного стола бутылку дешевого коньяка. «Времена смутные», — повторил он и, сев в рабочее кресло, стал пить коньяк из горлышка.
Придя домой, Глеб тут же позвонил Даше.
— Спасибо, — сказала она.
— На здоровье, — ответил Глеб. — А за что спасибо-то?
— Проснулась я — тебя нет, а перевод мой выполнен от начала до конца.
— Поди ж ты! — удивился Глеб. — Везет же некоторым!
— А потом, — продолжила Даша, — я делала себе бутерброд…
— С чем? — уточнил Глеб.
— С сыром. Делала бутерброд с сыром и порезала палец чуть не до кости…
— Вот кулёма! — расстроился Глеб.
— Слушай дальше. Сунула я палец под кран, подержала… Вытаскиваю — ни кровинки, ни царапины. Будто и не резала.
— Хм! — опять удивился Глеб. — А еще говорят, в Москве беда с водопроводом. Теперь в случае чего буду все части тела под кран совать.
Даша прыснула.
— Представляю себе. Ладно. Что поведал тебе Малхасянц?
— Увы… — Глеб задержал дыхание, — как раз перед моим приходом его выбросили с десятого этажа.
Даша ахнула. И после короткого молчания вскричала:
— Глеб, мать твою! Можешь ты быть осторожней?
— Ты это мне?! — разозлился Глеб. — Сама лезешь куда не просят! В придурков стволом тычешь!
Они умолкли, переводя дыхание. Наконец Даша встревоженно спросила:
— Что теперь будем делать?
— Ты — ничего, — отрезал Глеб. — А я… Очень скоро я во всем разберусь. Поняла?.. Сиди дома и не впускай никого, кроме Илюшки и меня. Завтра заеду, завезу продукты. Ясно?.. Ну, что ты там сопишь? Хочешь, стишок прочту? Его мальчишка восьмилетний написал.
— Прочти.
Глеб откашлялся.
Глеб сглотнул ком в горле.
— Эй! — зазвенел Дашин голос. — Не смей там реветь в одиночку!
— Пардон, — буркнул Глеб, — мне стыдно.
— Ах, стыдно тебе?! А кто боевик на презентации испортил?! Друзья узнают, друзья, видите ли, придут!
— Мне очень-очень стыдно…
— Слушай, засранец! Работаем стэп бай стэп! Всё, что делаешь ты, — то же самое делаю я! И попробуй мне еще вякнуть! — Даша дала отбой.
