мы сюда пришли. Мы надеваем лыжи.
– Как тебе «Скримы»? – спрашивает Джон.
– Просто чума, – отвечаю я. – А как твои «Бандиты»[37]?
– Отлично ездят, – говорит он и задирает носок своей правой лыжи.
– Это было супер, – произносим мы чуть ли не хором. Кажется, мы и правда друг другу подходим.
Я краснею как малолетка. И ухожу. Снег просто отличный. Джон следует за мной.
– Так держать, несравненная! – кричит он. Никто прежде не называл меня так.
Вначале, когда наш женский клуб только запланировал этот лыжный поход, я и помыслить не могла, что он кончится таким буйством плоти. Я не раз говорила своим подругам, что не глотаю сперму. Они смотрели на меня круглыми глазами как на сумасшедшую. Психологическое давление со всех сторон. Мир полагает, что я должна получать необычайное удовольствие, глотая эту бурду, причмокивать губами и просить добавки. Я люблю мужчин. Просто мне не кажется, что это так уж прямо здорово, когда они кончают тебе в рот. Почему я должна глотать всякую ерунду, даже не зная, сколько в в ней витаминов и калорий? Вдобавок, я не люблю полужидкую еду вроде перезрелых бананов, заварного крема и этих вязких напитков комнатной температуры. Я где-то слышала, что сперма полезна для фигуры. Ладно, если что – вотру ее в кожу…
Кажется, у меня начинается словесный понос. Ненавижу! Но я все-таки продолжу. Нужно же рассказать, что со мной приключилось.
Я ехала в подъемнике. Он еще называется гондолой – на итальянский манер. А вместе со мной поднимались пятеро мужиков. И вот, вообразите себе: вдруг они все как один вынимают из штанов свои штуки и принимаются их ласкать. Честное слово, я никоим образом их не провоцировала. Они сами… А я просто смотрела в окно и думала о своем, но потом мне неожиданно пришла в голову мысль: может, это не так уж и плохо? Что если сперма приятна на вкус? За свою жизнь я съела прорву фастфуда. Мне нравится, когда в попкорне много соли, и не исключено, что мужское семя похоже на это дело. И раз уж эти парни все равно тут мастурбируют, а до верха горы еще далеко и никто нас не потревожит-так почему бы не попробовать? Настоящее приключение в стиле старушки-Европы. Вдобавок у меня каникулы, а на каникулах обязательно должно случиться что-нибудь эдакое. Так что я решила просто опуститься на колени – и будь что будет…
Один из парней, назвавшийся Бобом, сказал, что готов
– Не надо употреблять такую терминологию. Пожалуйста, грубые парни, сбавьте обороты.
Боб извинился и сказал:
– Кончить.
– Так-то лучше, – одобрила я.
Потом второй парень, по имени Роберт, встал и сказал:
– Поласкай эту штуку.
Боб выдал мне на плечо, а Роберт окропил волосы. Потрясающе. Затем в дело вступил другой Боб, который ласкал себя очень странным способом – будто пытался открыть своим дружком сломанный замок. Он выдавил из себя небольшой сгусток, капнул на меня и сказал:
– Займись им.
Я смерила его взглядом, словно говоря: «Проблемы парень»? Оставалось еще двое. Рик закричал:
– О, черт меня возьми! – и кончил на одного из Бобов, тот начал материться, а тем временем парень по имени Билл тоже опорожнил свой инструмент и попал мне на лоб. У него была потрясающая штуковина, вся испещренная перекрученными венами, словно ландшафтная карта – дорогами. Я сняла это дело со лба и выкинула в окно.
Билл закричал:
– Никто меня не понимает! – Полупрозрачные сгустки спермы летели к земле, вращаясь в полете… Надо же, кажется, Билл искренне опечалился.
Наша поездка закончилась. Прекрасная небесная лодка остановилась на вершине горы. Сколько же было этой спермы – и ни единая капля не попала мне в рот! Мы вылезли из гондолы, немного изумленные, но воодушевленные и готовые к лыжным экзерсисам. По крайней мере, парни были готовы. А я… Я чувствовала себя одинокой и потерянной. Молоденький служитель протянул мне лыжи с маленькими петушками на носках. И что мне теперь делать? Все казалось таким зыбким, ненадежным. Как я буду спускаться с горы? Где мои подруги? Может быть, мне поможет один из этих лыжных патрульных? Я двигалась к кульминации…
Я – один из этих долбаных мозолистых лыжных патрульных. Я одинок. Бывают времена, когда мы с парнями вкалываем без роздыху, работаем, как вьючные мулы. А иной раз – наоборот: сидишь сиднем весь день напролет и бьешь баклуши. Мы – как морпехи, только без войны. Мы сражаемся со снегом. Наутро после бури мы загружаем им мортиру и выстреливаем, чтобы не было лавин. Но снег нам не враг. Мы его любим. Мы на одной стороне с погодой, хаосом и осадками. Один раз в нашу хибарку на вершине горы набилось аж десять человек, и оргия началась сама собой. Я вышел наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Когда я учился в колледже, мне случилось поучаствовать в нескольких, и впечатления остались самые что ни на есть отвратительные. Так что оргии я не жалую. В большинстве случаев тот, кому ты с удовольствием вставил бы в рот, как правило, уже занят. Это во-первых. Во-вторых, некоторые дерьмоеды, которых ты не пожелал бы видеть и за милю от себя, то и дело попадаются на глаза и желают тобой попользоваться. В-третьих, я терпеть не могу, когда какой-нибудь Джон Йак принимается размахивать у меня перед носом грязными ногами или вонючей подмышкой. Да, возможно, я несколько привередлив, но я знаю чего хочу и знаю кто я есть (я ношу в ушах пятифунтовые свинцовые сережки, заточенные кольца, которыми можно запросто выбить глаз, если, к примеру, танцевать слишком лихо). Однажды я вышел порисовать для нашего патрульного печатного листка – типа местной газетки под названием «Сьерра Серенад», очень популярной, между прочим, – а навстречу мне шел Ларе Стубенклонк. Я ему говорю:
– Эй, друг, ты обрезан?
А он мне:
– Ё-мое, конечно нет. А ты?
– Еще чего! – отвечаю я на это. – Это не наш выбор, мой необрезанный брат. Христос предпочитает такую паству, у которой крайняя плоть находится на своем месте.
Мы ржем на два голоса, а потом я и говорю:
– Не хочешь ли мне попозировать нынче вечером? Давай, зануда! Увидимся.
– Когда?
Я говорю:
– В полночь. И надень что-нибудь кожаное.
Перескакиваем во времени к без четверти двенадцать. Я вскидываю на плечи рюкзак, где лежат принадлежности для рисования и маленький бутылек шерри. Мы забираемся на Гуэвос Гранде, здоровенная полная луна освещает дорогу. Когда добираемся до седловины, я снимаю рюкзак и говорю:
– Эй, Ларе, вынь свой член – такой порядок.
Он расстегивается и расслабляет задницу. Я велю ему нагнуться над заснеженным валуном, раздвигаю его упругие ягодицы, но как-то дело не идет. Черт! Мы пакуем манатки и продолжаем нашу пешую прогулку. Когда Ларе оказывается в двух шагах впереди меня, я говорю:
– Пукни-ка мне в лицо, бычок.
Он тужится и выдает самый глубокий, гудящий и невероятный звук, который я когда-либо слышал при очищении желудка. Чудесная смесь запахов переваренного мяса, бензина и старых носков. Одним словом, ням-ням. Когда мы добираемся до нашей любимой вершины, я говорю:
– Ну-ка, нагнись и покажи мне свою ароматную дырочку.
Он повинуется, и я делаю из него отбивную, а потом вынимаю свою кисть и акварели и рисую. Несколькими небрежными мазками я изображаю свой кулак в его ледниковой пещере, а затем – снежного человека с таким большим членом, что тот достает ему до самого носа. После этого мы с Ларсом встаем на лыжи и катимся вниз с Гуэвоса. Мы собираемся в Вальдез[38], чтобы повторить рекорд. Мы вернемся домой победителями и заставим Америку гордиться своими сынами.
СМЕРТЬ И ТУАЛЕТ
Мать говорит сыну, что преступники обожают скрываться возле общественных туалетов –
