– Я узнаю этот запах, – сказала Либресса.
Через несколько минут Айра упал. Лежа подбородком на ее плече, он продолжал пыхтеть. Уже без слов, без криков и стонов. Первобытные дифтонги булькали у них в горле, реликты извечной семитской борьбы с бесплодной жарой Леванта.
– Что они говорят? – спросил я Либрессу. Та громко напевала, стараясь их заглушить. Я должен был выяснить. Я перепрыгнул через край карниза и зашагал по стене. На полпути к кровати я заметил, что свет из-за спины Айры отбрасывает на стену мою тень – размером с ягодицы Руфи и покрытую огромными шипами.
– Страх господень! – завопил Айра. Блаттелла – одна из немногих форм, которые он различал и без очков.
– Да, зверюга, – простонала Руфь. Он приподнялся на руках.
– Только посмотри на эту хрень.
– Какую хрень?
– Таракан. Прямо у тебя над головой.
– Дорогой, не отвлекайся.
Я быстро попятился. С первых дней в Эдеме я понимал, что на силу человеческой любви лучше не полагаться.
– Он уползает.
Она схватила его за волосы и сцепила лодыжки у него на спине.
– Отпусти, – прохрипел он. – Я должен его убить.
– Ты мне нужен тут.
Она обвила руками его шею и энергично впилась в него губами.
Айра высвободил голову – так, чтобы видеть, как я взбираюсь на карниз. Затем вернулся в объятия любимой и сказал:
– Это возмутительно. Прямо в спальне.
Либресса перестала петь.
– Я как раз об этом и говорила.
– О господи, – тихо сказал Руфь. – Я еще с тобой не закончила, малыш.
Когда мы собрались уходить, Либресса сказала:
– Руфь властвует над ним полностью. Все это выглядит довольно жалко.
Гораздо хуже, чем просто «жалко». Я уже переживал, что моя дорогая Цыганка больше не вернется – ведь столько времени прошло. А Руфь, совершенно неспособная заставить Айру потратить заначку, видимо, достигла такой сексуальной власти над ним, что все равно Цыганку одолеет.
– Не уверен, что понимаю, – сказал я. – Разве можно властвовать над кем-нибудь, а он при этом не теряет голову?
– Просто сосредоточься на ощущениях, дорогой, – прошептала Руфь.
Либресса скрестила со мной усики, точно рапиры. Нервные окончания у меня на спине взорвались – меня окатил бешеный фонтан ее феромонов. Я потерял интерес к Руфи, к завоеванию квартиры, ко всему на свете, кроме Либрессы.
– Ну как, потерял голову, крошка? – засмеялась Либресса.
Я нырнул под нее, и она благоухающим шелком скользнула на меня. Я едва ощущаю ее на своей спине, хотя любой предмет такого же веса оказался бы для меня неподъемной ношей.
Мои глаза сфокусировались на сплетенных волосатых конечностях Руфи и Айры. Она все пыталась реанимировать его член. Какое отношение имеет эта шарада к сексу? Кому какое дело до денег в кухонном шкафчике?
Я расправил крылья. Либресса наслаждалась пиром феромонов. Я чувствовал, как бьется ее сердце на моей спине. Вскоре мы сцепились идеально. Я добрался до ее уютно спрятанных гениталий своим сперматофором, своим эротическим якорем, что гарантирует нам: случившееся ниже не повторится здесь. Выскользнуть! Разве можно придумать более изощренное проклятие для человеческого рода?
Сцепившись гениталиями, мы развернулись так, чтобы смотреть в разные стороны. Я не хотел, чтобы мое лицо отвлекало ее от наслаждения, и настаивал, чтобы мне дали наслаждаться одному. Струящийся из дыхалец воздух разжигал нашу страсть.
Айра и Руфь совсем затихли.
– Я кончил, Руфь! О, господи! Я кончил!
Если бы Либресса и я оказались лицом к лицу, стали бы мы издавать такие звуки?
Мой твердый фаллос вошел во чрево Либрессы уверенно, целиком. Телеология. Я не смог бы сделать это иначе, даже если бы захотел.
Нет ничего чудеснее, чем сидеть абсолютно неподвижно, зная, что химия сработает безукоризненно и доставит тебе безграничное удовольствие. С блаженным содроганием я выбросил в Либрессу сперматофор, аккуратную капсулу ДНК. Тепло струилось от меня. Я был умиротворен.
– Это было прекрасно, – промурлыкала Руфь. – Только нужно придумать, как оставаться вместе до самого конца. А то очень грязно.
Как хорошо, что не нужно разговаривать теперь, когда вожделение прошло. Ни вранья, ни преувеличений, ни обещаний.
– Почему люди все усложняют? – спросил я. – Потому что сексуально беспомощны? Или кода – и есть настоящая любовь?
Руфь лежала на Айре, гладя его лысеющую голову.
– Недостаток феромонов, – сказала Либресса. – Как может вид правильно выбирать, привлекать партнера и спариваться без основной химии? На что они рассчитывают? Это же хаос. Только представь, как феромоны изменили бы жизнь Руфи.
Я себе представляю. Химия заставила бы Айру изменить образ жизни и сделать предложение в течение часа. Он превратился бы в ее раба, верного и благодарного. Но сам себя убеждал бы, что их связывает не его зависимость от ее секреции, а культура и духовность.
Но зачем возиться с ним? Руфь прогулялась бы вокруг квартала и, точно Крысолов, привела за собой стаю голодных поклонников. Она бы обласкала одних и прогнала других, уверенная, что в любой момент найдет новых, столь же приятных. Айра не выдержал бы конкуренции. Руфь была бы слишком безмятежна, слишком счастлива.
– Думаю, она могла бы заставить его вытащить заначку и отнести в банк, – сказал я.
– Или свернуть купюры трубочкой и засунуть ему в нос. По желанию дамы. Кто знает, что за фантазии таятся под внешностью простушки.
Я махнул усами:
– Не стоит об этом. С тем же успехом Бен Франклин выскочит из шкафчика на пробежку. – На меня нахлынула посткоитальная печаль. – Ладно, давай серьезно. Какая женщина может снести крышу этому трусу?
Я перебрал свой скудный запас: Руфь – нет; Цыганка – пройденный этап; Фэйт – нет. Этим мои знания и ограничивались.
Зашумел унитаз, и Руфь вернулась в кровать.
– Итак, – сказала она, – хочешь еще поговорить про духи Элизабет?
Все двести Либрессиных глаз будто решили выпрыгнуть из орбит. Элизабет! Недотраханная блондинка. Ну конечно!
Остается лишь устроить их с Айрой роман.
На волоске
Мы с Либрессой направились в столовую. В холодном дереве сиянием из-подо льда отражался тусклый, бледный свет.
Мы пришли в свой новый дом, под кусок плинтуса. Там тоже было холодно. Единственный вход – трещина между слоями краски, что копились лет восемь, не меньше. Человеческий глаз крошечную щелку не замечал; нередко я думал, что лучше бы и мне ее никогда не видеть. Наше время – ночь. Когда-то наши патрули оккупировали далекие рубежи квартиры. Но сейчас, докуда хватало взгляда, граждане вжимались в стены и пол пещеры. Здесь очень легко пасть духом.
