его поцелуями, и вскоре вечер потек бы дальше, будто ничего не случилось. Но сегодня она сняла фартук, развернула газету на кухонном столе и попыталась углубиться в чтение. Айра наконец вернулся и напомнил о неминуемых гостях, но Руфь только пожала плечами. Лишь когда кастрюли под Айриным руководством начали испускать странные, подозрительные ароматы, Руфь снова встала у кухонного руля.
Когда позвонили в дверь, ужину до готовности было еще далеко.
– Помочь? – спросила Элизабет.
– О, не стоит, все под контролем. Располагайтесь в комнате. Я сейчас принесу что-нибудь перекусить. – Голос Руфи ничего не выдал.
Оливер приблизился к камину и потянулся к шахматной доске.
– Не трогай, – сказала Элизабет.
Он пожал плечами и повалился в кресло. Ну и отлично, ему еще выпадет шанс сделать что-нибудь похуже.
– Айра, ты здесь? – крикнул он в кухню.
– Мм-гм. – Айра жевал.
– На подхвате? Ах, как бьется сердце. Что, профсоюз симулянтов дал липовый выходной?
Руфь появилась в дверях – палец забинтован, в руке деревянная ложка. Она поманила Айру из кухни.
– Может, расскажешь Оливеру и Элизабет, как великолепно прошел день?
– Еще один ниггер-убийца свалил на свободу, а? – спросил Оливер.
– Пожалуйста, не говори так. – Элизабет дернула его за рукав.
– Прости, дорогая, – сказал он, а затем, громче: – Я хотел сказать, еще один ниггер-убийца отправился на свободу, а?
– На доследование, – ответил Айра.
– Я в тебя верил, – торжественно заявил Оливер.
– Можно сказать, – ответил Айра, – черный день наступит для Америки, когда невинный не выйдет на свободу.
Вошла Руфь с подносом сыра и крекеров. «Шевре» – прекрасный выбор! Намазать этот сыр, взять и прожевать крекер и притом не усеять ковер крошками – невозможно. Оливер забурился в сыр, не успела Руфь поставить поднос.
– Веди себя прилично, – напомнила ему жена.
Моя жатва начнется позднее; до субботней уборки еще примерно двенадцать часов. Мои сегодняшние планы гораздо честолюбивее.
Оливер лизнул нож. Элизабет шлепнула его по руке.
– Мило, – сказал Айра.
– Айра, – провозгласил Оливер, – спорим? Не пройдет и двух месяцев после освобождения, – я знаю, ты этого добьешься, – как парень вернется. Что бы он ни сделал и кем бы ни был. – Элизабет незаметно вонзила ногти в трясущийся жир у него на руке. – Я хочу сказать, независимо от его цвета кожи, вероисповедания, пола или предыдущих судимостей. Он вернется.
Обычно Айра воспринимал подобные провокации с улыбкой. Но не сегодня.
– Что мы все обо мне да обо мне? Расскажи нам лучше, что нового в мире договоров и организованной преступности.
– А что такого со строительством? – удивился Оливер. – Тебя, должно быть, смущает мысль, что люди готовы месяц работать до получения зарплаты?
– Нет. Меня смущает мысль, что люди заканчивают жизнь на дне реки в бетонированных кроссовках.
Оливер помолчал.
– Такое случается. Я не работаю на этом уровне и не знаю наверняка. Если кто-нибудь время от времени мрет, и от этого большой проект идет гладко – ну, что поделаешь? По крайней мере, от моих денег есть польза. Но я плачу налоги, а они идут тебе, и ты тратишь их на освобождение наркомана, который живет на пособие, мочит кого-нибудь ради очередной дозы, а затем идет под суд и садится в тюрьму – за мои деньги. И вот это меня достало.
Руфь повернулась к нему:
– Ничего чудовищнее я в жизни не слышала. Оливер пожал плечами:
– Не будь наивной. Так происходит в реальном мире, где люди зарабатывают на жизнь.
– Прошу тебя, Оливер. Я глава финансового отдела…
Элизабет перебила пугающе жизнерадостно:
– Руфь, эта шерсть похожа на тот шарф, что ты мне подарила. Ты купила себе такой же?
Это она обнаружила мою нитку в пепельнице. Руфь взяла у нее нитку.
– Такая же, и впрямь. Но я покупала один.
– Полно, Элизабет. Мы же все понимаем, что подобный шарф Руфи не пойдет, – сказал Оливер.
На лице Элизабет нарисовалось энергичное предупреждение.
– Ой, ну не знаю, – ответила Руфь. – Если бы подарки посыпались на меня с неба, я бы не возражала.
Давай, Олли. Скажи ей, что ты о ней думаешь. Скажи, что она дешевая жидовка и купила подружке корейскую синтетику, а взамен ждет тайского шелка. Скажи ей: большое спасибо, но твоя стильно тоненькая женушка не носит грязь на нежной шее и не завязывает обноски под одиноким точеным подбородком.
Оливер покосился на жену и вздохнул:
– А что, «Танкерей» еще остался? Элизабет не двинулась, и он заковылял на кухню. Мой первый просчет: я не подумал, что Оливер возжаждет бесплатного первосортного джина.
Они переместились в столовую, и Руфь забегала с посудой. Я все ждал, когда же кто-нибудь побледнеет и вскочит при виде трупа Блаттеллы в соусе с тушеным мясом – Вознесение в квартире 3Б.
Ничего. Стол – воплощение земной несправедливости. Вырожденцы обжираются, а мы, соль земли, голодаем. Я сходил в спальню за Американской Женщиной и отволок ее по коридору к порогу столовой.
Бульк, чавк.
– Просто прекрасно, Руфь. Хм-м.
– Да-а, действительно. Дзинъ.
– О, ч-черт.
– Быстрее, подними стакан. Соли на пятно. Засыпь его полностью. Еще.
– Да не вина еще, алкаш. Соли!
Это был мой шанс. Я потащил Американскую Женщину через порог и под стол. Кружевная скатерть спускалась до пола – вычурная обстановочка борделя. Стол раздвинули, и ноги элегантно распределились по периметру нашей безопасности.
Я крикнул в сторону плинтуса, откуда немедленно выглянула голова Бисмарка.
– Я буду жертвенным бараном? – спросил он.
Диалог наверху продолжался.
– Фамильные ценности собирают грязь. Они затем и нужны.
– Они совсем не за этим нужны.
– Более безопасного ужина у тебя в жизни не случится, – ответил я.
Бисмарк промчался по полу и влетел прямо в панцирь бирюка. И отскочил – рефлексы Блаттеллы.
– Бисмарк, познакомься. Это Американская Женщина. – Бисмарк содрогнулся.
В отверстие выглянул Суфур. И тут же был катапультирован Барбароссой, который лез следом. Граждане безостановочно прибывали. Пришли все, кого я звал, даже личинки из пылесоса. Американская Женщина не могла уделить внимание сразу всем, так что Барбаросса, ворча и кряхтя, разломил ее пополам вдоль трещины от Айриного пальца. Теперь у нас было два стола, два пира: мы с друзьями ели за одним; сиротки Фэйри, Ксидент, Ноготь, Вошь-энд-Гой, Макдоналдс, Аквафреш и остальные добровольцы расположились за другим. Книжные калеки тоже явились.
Мы ели жадно, как Оливер. Будто враги по глупости объявили временное прекращение огня, дав нам шанс отдохнуть и перевооружиться посреди накала финальной битвы.
