— и будет наш разговор. Ибо я не знаю большей тайны и большего преступления, чем превращение целого народа в послушный военный механизм!
От немецкого Средневековья дошла до нас одна легенда. Как-то в городке Гаммельне развелось немыслимое количество крыс. Это сильно удручало местных жителей, потому как ни мясные лавки, ни хлебные, ни даже сам магистрат не избежали печальной участи посещения этими несносными животными. Крысы гуляли по Гаммельну стаями, не прячась от жителей. Те пробовали их ловить, топить, ставить ловушки — все оказалось бесполезным. Крысы жировали. Когда же, пожрав все, что можно, крысы сделали набег на магистрат и сожрали писанные на телячьей коже документы, у властей терпение кончилось. Власти объявили о том, что дадут любую награду, только бы нашелся смельчак, который справится с крысиной агрессией. Смельчак нашелся. Прихрамывая, явился он в магистрат и пообещал, что изгонит крысиную стаю. Члены магистрата растеклись в благодарностях. В надежде на избавление пообещали они ловцу немалую плату, на том и сговорились. И вот взял он в руки флейту, поднес к губам, заиграл, да и пошел вон из города. А следом за ним из каждого дома стали тут же выбегать крысы, и взрослые, и подростки, и совсем крысеныши, и вся эта крысиная армия двинулась следом за неспешно шагающим музыкантом. Так они шли и дошли до озера, куда вся крысиная армия и попрыгала. Расправившись с крысами, музыкант вернулся в Гаммельн за наградой. Тут бюргеры, увидавшие, как легко он справился с их крысами, решили гонорара не платить. Ловец рассердился и ушел, не взяв горсти монет, но пообещал, что свой гонорар он все равно получит. И пошел он прочь из города, поднес флейту к губам и снова заиграл. А из дворов и домов, отовсюду, стали выбегать дети Гаммельна, и богатые дети, и бедные, и все они пошли за музыкантом, и сначала они просто шли, потом вприпрыжку, потом бегом — и так все вдруг исчезли, точно их никогда и не было. Крысолов, конечно, по легенде, был сам дьявол, потому и увел немецких детей…
Очень хорошая, на мой взгляд, легенда, правильная. Достаточно подобрать душевный мотивчик, чтобы и дети, и взрослые ринулись следом за своим вожаком. От качества мотивчика зависит, если хотите, охват широких слоев населения. Национал-социалистам это в свое время удалось. Удалось и нашим большевикам. Но у первых все же получилось масштабнее, да и — скажем — оригинальнее.
Что ж это был за мотивчик?
Что ж это были за музыканты?
Куда и зачем повели они целый народ? Как сумели вести целых двенадцать лет без перерыва? Чем закончилось путешествие, и закончилось ли оно или еще продолжается?
И как правильнее именовать эту расчудесную страну Крысолова — Великий Рейх или Гитлерборея?
Именно об этом и написано в открытой вами книге.
Часть первая
Идеи и идеологи
Особенности немецкого мышления
На Нюрнбергском процессе, когда перед трибуналом предстал идеолог Третьего рейха Альфред Розенберг, его адвокат принес в зал заседаний целую стопку разного рода «расовой» литературы. Адвокат пытался доказать, что Розенберг не придумал ничего нового и что идеология Третьего рейха не была каким-то особым изобретением его вождей, а базировалась на распространенной в начале XX века философии, причем немецкой лишь отчасти. Адвокат пытался убедить высокий суд, что эти идеи были близки каждой немецкой душе! Суд, конечно, не принял во внимание слов адвоката, поименовав их уловками. А ведь адвокат говорил истинную правду! Идеология Рейха вовсе не была откровением национал-социалистов! Она родилась задолго до самого национал-социализма, вожди нового движения просто ее использовали!
Вот и нам с вами не мешает повнимательнее взглянуть на те базисные идеи, которые «были близки каждой немецкой душе». Сделать это не столь сложно, поскольку базовые идеи «вычерпал» для себя еще в юные годы основоположник национал-социалистической партии Адольф Гитлер. А круг его чтения прекрасно известен: Артур Шопенгауэр, Фридрих Ницше, Гвидо фон Лист и Йорг Ланц фон Либенфельс. В Шопенгауэре Адольфа Гитлера привлекал ироничный и довольно мрачный взгляд на мир, в котором не осталось ничего, кроме человека с его волей и мужеством смотреть правде в глаза. По натуре юный Гитлер был существом восторженным и эмоциональным, едкий Шопенгауэр учил смирять и эти эмоции, и этот восторг: ты человек, говорил философ, и потому должен действовать, только твоя собственная сильная воля и только твоя жажда свершений могут принести плоды. Если ты будешь подчиняться и не приложишь собственных усилий, то проживешь напрасную жизнь. Ты и только ты способен создать мир таким, каким он должен быть. Немецкому характеру свойственны отстраненность и созерцательность, это очень организованное, дисциплинированное сознание, оно следует правилам и боится их нарушить. Шопенгауэр не мог не покорить мыслей Гитлера: он учил мужеству действия, мужеству быть личностью, совершать ошибки и добиваться побед.
Другой философ, Ницше, тоже оказался любезен юному читателю: увлеченный иранской Авестой, зороастризмом, он дал Гитлеру образец для подражания — мудреца Заратустру, бесстрашного и поэтичного, насквозь пропитанного романтическим идеалом. Книга Ницше «Так говорил Заратустра» была одной из любимых книг Гитлера. Что же Заратустра, то есть Ницше, говорил своим читателям? А говорил он, что людей можно разделить на две категории: тех, кто ничего не боится и своими руками творит судьбу нации, и тех, кто подчиняется и живет по прописанному образцу. Первые были наследниками богов, героями, сверхлюдьми. Вторые — недостойными настоящего выбора недолюдьми, трусливыми и порочными. Само собой, восторженный немецкий юноша мог выбрать только один образец для подражания — сверхчеловека, белокурую бестию, стоящую по ту сторону добра и зла и имеющую на это право сильного. Ницше писал о своем сверхчеловеке восторженно и такими волшебными словами, что под обаяние этого образа невозможно было не подпасть. Гитлер и подпал. А вместе с Гитлером подпали и все другие читатели, которым совсем не нравилось ни время, в котором им довелось родиться, ни страна, «забывшая» о славной истории и более не творившая никаких подвигов. Вывод был ясен и прост: если мир настолько туп и косен, скучен и мерзок, если все в прошлом, то имеются два пути: покончить с собой и окружающим миром (самоубийство) или изменить сам мир.
Поэтика добровольного ухода из жизни кружила тогда головы многим, это считалось красивым и тоже весьма поэтичным. На этой поэтике построен декаданс. Но это не был путь Гитлера. Убить себя? Да, но только в крайнем случае и при непременном условии, что эта смерть чему- то послужит. Гитлер был юноша патриотичный, «пустая» смерть была ему противна. И само искусство, смакующее смерть ради смерти, — тоже. Признаки этого смакования, разложения и конца вещей он находил в современной ему поэзии и полотнах живописцев. Ему это было… отвратительно. Конечно, художник может видеть мир по-своему, даже через смерть и грязь, через разложение и натурализм, но Гитлер-то желал видеть прекрасный новый мир, который могут создать настоящие герои Ницше! Может быть, это неприятие искусства как способа отражения сломленных человеческих душ и заставило его искать свой новый мир совсем в другой стороне, далекой, скажем, от реальности. Ибо реальность, в которой жили немцы начала XX столетия, была не самой приятной. Это ощущал не только юноша Адольф Шикльгрубер, но и другие участники исторического процесса, рожденные в немецких семьях в самых разных частях германоязычного мира — как в Пруссии или Баварии, так и в Австро-Венгрии. Именно эта страна дала будущему национал-социализму двух его любимых философов — Листа и Либенфельса.
