блокнот. – По крайней мере, теперь мы знаем, с чем работать.
Эва Странд поглядела в закрытое жалюзи окно, увидела собственное отражение и отвернулась. Не такое уж плохое отражение, подумал Дон и спрятал лицо в ладони.
– И как мы будем продолжать? – спросил он.
– Вы можете что-то добавить?
Он посмотрел на нее сквозь пальцы:
– Я…
– Что?
– У меня есть судимость.
– Вот как?
– Но это была чепуха, драка с неонацистами. Я получил условное наказание…
Она взяла его руки и мягко отвела от лица:
– Послушайте, Дон… Этим мы займемся попозже. Вы, наверное, хотите кому-нибудь сообщить, что с вами произошло?
Дон подумал о сестре. Не стоит. Отрицательно мотнул головой.
Слава богу, альпразолам наконец подействовал – веки отяжелели. Волна приятного равнодушия словно ополоснула грудь. Он положил голову на руки.
Эва взяла его за руку. Дыхание становилось все медленнее и ровнее. Свидетель заснул.
Она так и сидела около него, пока дверь со стуком не отворилась и на пороге не появились Усач с напарником. Физиономии у них были чернее тучи.
– В чем дело? – спросила Эва Странд.
Напарник замялся:
– Мы… сейчас пришла бумага от прокурора… а ей звонили из Стокгольма.
– И?..
– Эти сукины дети… – Усач чуть не кричал.
– Дело обстоит так, – прервал его напарник. – Свидетеля переводят в Стокгольм.
– Переводят? – переспросила она.
Дон тяжело приподнял всклокоченную голову. В шейном позвонке что-то хрустнуло. До него только сейчас дошло, что речь идет не о ком-то, а о нем.
– И быстро. Би-и-истро, – ядовито протянул Усач, кого-то передразнив. – Уже прибыли какие-то типы для охраны.
– Главное управление? – спросила адвокат.
Усач поднял брови и завел глаза с неприязненным смешком:
– Как же! С каких это пор Главное управление вмешивается в местное следствие?
Его напарник подошел к Эве и показал распоряжение прокурора.
– Может быть, ваш клиент что-то сможет объяснить… – Он посмотрел на Дона. – Эти ребята не из полиции. Они из СЭПО[26].
13. Сон
После долгих часов в полутемной комнате для допросов Дона ослепил яркий солнечный свет. Проморгавшись, он различил на асфальте свою собственную согбенную тень.
Потом посмотрел на наручники. Кому могла прийти в голову дикая мысль надеть эти железные штуки на его узкие запястья, кроме этого усатого
Типы из СЭПО ждали на парковке поодаль, у серебристого универсала. Один из них, молодой, но уже заметно лысеющий, то и дело поправлял разлетающиеся на ветру редкие пряди. Оба были в куртках и синих джинсах. Эва Странд показывала им какие-то бумаги. Как только редковолосый увидел Дона, он сразу потерял интерес к адвокату и направился к подъезду полицейского управления.
Усач попытался что-то съязвить насчет стокгольмских снобов, но редковолосый не был расположен к шуткам – он крепко взял Дона за локоть и повел к машине. Когда они проходили мимо адвоката, у Дона вдруг подкосились ноги, так что редковолосому пришлось его подхватить и затолкать на заднее сиденье.
Дон чувствовал себя совершенно беспомощным. Сквозь тонированные стекла машины он наблюдал, как Эва Странд о чем-то нервно говорила по мобильнику. Парни из СЭПО скрестили, как по команде, руки на груди и ждали, пока она закончит разговор.
Дверца открылась.
– Место здесь есть?
Дон благодарно кивнул. Она втиснулась рядом, застегнула ремень безопасности и начала запихивать бумаги в сумку. Потом резко повернулась к нему:
– Вы уверены, что ничего не забыли мне рассказать?
Он покачал головой – ничего.
Редковолосый обошел машину и проверил все дверцы. Мотор сыто заурчал. Дон успел заметить, как усатый
У первого же светофора замки на задних дверях автоматически защелкнулись.
– А теперь расскажите, куда и зачем вы нас везете, – сказала Эва Странд.
Редковолосый равнодушно глянул на нее в зеркало заднего вида. Зажегся зеленый свет.
– Все это какая-то нелепица, – сказала адвокат, ни к кому не обращаясь.
Машина двинулась с места. Эва Странд барабанила пальцами по своей сумке. Дон обратил внимание, какая тонкая кожа у нее на руках – голубые прожилки вен словно прикрыты пленкой.
Она начала вновь расспрашивать редковолосого, но у Дона уже не было сил слушать. Он мысленно вернулся к многочасовому допросу. Что он мог сделать?
Вот именно нелепица. Идиотская нелепица.
Дон с трудом достал серебристую конвалюту с хальционом. Легкое снотворное, успокаивающее… Положил несколько таблеток под язык и покосился на замки на двери.
Такой же ничего не выражающий взгляд редковолосого. Дон откинул голову на подголовник, закрыл глаза и тихо повторил про себя:
…В темноте за прикрытыми веками он различил крыльцо деревянного дома. Опять лето, он лежит на пыльном ковре и слышит бабушкин голос. Он любил там лежать, у самых ног Бубе, под стеклянным столом… он лежал, а она рассказывала.
Сорокаградусная жара в небрежно обитом жестью товарном вагоне. Там они просидели пять дней. Скорее всего, их вагон просто-напросто загнали не на ту ветку – такое случалось в железнодорожном хаосе холокоста.
Бубе пробиралась по вагону, наступая босыми ногами на трупы задохнувшихся. Кто-то еще мог стоять. Почти двести человек, женщин и детей, загнали в товарный вагон. Августовская жара и не капли воды… Кто-то из немцев не выдержал и направил на щелястый вагон брандспойт. Но, как выяснилось, этот жест сострадания не имел смысла – ржавый металл настолько раскалился, что вода испарялась мгновенно.
И даже этот бессмысленный жест милосердия привел в ярость начальника охраны, он сделался
Бубе слышала, как эсэсовцы карабкаются на крышу вагона. Они были похожи на стаю ворон в своих
