Звезда Cтриндберга

оказанную вам честь.

Дон покрутил головой – ему показалось, он спит. Но Фатер истолковал его жест по-другому.

– В такой исторический момент, как этот, – сказал он раздраженно, – места для колебаний быть не должно. Там, внизу, в крипте, которую эсэсовцы во главе с Гиммлером называли Вальхаллой… – Он словно выплюнул это слово, настолько брезглива была интонация. – Там в крипте, как вы знаете, стоит двенадцать каменных постаментов. И сегодня, больше чем через семьдесят лет, им суждено выполнить свое истинное назначение. Здесь собралось одиннадцать человек… как бы сказать… одиннадцать ключевых фигур Фонда. Они образуют круг, формирующий ограниченное телекинетическое поле. Крест и звезда будут опущены в пламя вечного огня на специальной цепи. При достижении нужной температуры они сплавятся между собой, и перед нами вновь окажется навигационный инструмент Стриндберга. На внешней сфере засияют звезды Малой Карловой Колесницы, а на внутренней мы увидим координаты туннеля в Подземный мир. И в этот момент, Дон Тительман, начнется новая, куда более счастливая эра.

– Ich vintsh aych glik, – сказал Дон. – Желаю удачи. Чтобы у вас все сложилось. Ни пуха ни пера.

– У нас? Вы тоже будете там, внизу, – сказал Фатер. – Можете рассматривать это как последнюю услугу Фонду.

Дон вопросительно посмотрел на молодую женщину в красном, ту самую, которой он передал звезду. Она смотрела в пол, плотно сжав губы.

– Дело вот в чем, – сказал Фатер, – после смерти Карла Марии Вилигута Фонд принял решение: когда придет час, торжественно отметить триумф еврейской крови над нацистами. И церемония эта должна состояться в тот день, когда произойдет новое воссоединение креста и звезды, причем не где-нибудь, а в великолепной башне, созданной именно для этой цели.

– Еврейской крови? Я не понимаю…

Дона качнуло. Неуловимым движением женщина в красном оказалась рядом, чтобы его поддержать.

– Ваша еврейская кровь, Дон Тительман, – сказал Фатер. – Вы должны одолжить нам вашу еврейскую кровь. Там, в крипте, есть углубление, которое мы поклялись заполнить кровью. Елена?

Дон почувствовал ее нерешительность.

– Пора, – сказал Фатер.

Елена не двинулась с места. Потом, словно очнувшись, положила руку Дона себе на плечо:

– Прошу вас следовать за мной.

Уже после первых ступенек Дон почувствовал запах горящего газа. Он закрыл глаза. По телу разлилась такая слабость, что Елене пришлось стаскивать его по лестнице, как тряпичную куклу.

Когда Дон вновь открыл глаза, он стоял у свода, за которым открывался круглый зал крипты. На черных каменных постаментах сидели одиннадцать очень старых людей. Голубоватый свет пламени из бассейна освещал их желтые пергаментные лица. Они, как по команде, посмотрели на Дона. Женщина в красном подвела его к лестнице, спускающейся в глубокий безводный бассейн. Дон огляделся, ища помощи. Среди сидящих на постаментах он узнал Эберляйна и человека-жабу. Они, не отрываясь, следили за каждым его шагом.

Разговоры стихли, наступило полное молчание. Дон поднял голову и тут же опустил – высоко на потолке над ним навис грязно-желтый паук свастики. Оттуда, из четырех отверстий в центре, свисали толстые цепи. Внизу они соединялись, удерживая квадратную решетку, на которой белели крест и звезда Стриндберга.

– Дайте мне руку, – шепнула Елена прямо в ухо.

Они стояли теперь так близко к газовой трубе, что Дон чувствовал жар от факела.

– И встаньте на колени.

Он подчинился и опустился на колени на каменный пол бассейна. В руке Елены что-то блеснуло. Его сильно тошнило. Он отвернулся и в ту же секунду почувствовал резкую боль – острое, как игла, лезвие ножа ткнуло его в запястье.

– Скоро все кончится, – шепнула Елена, удерживая его, чтобы он не упал ничком.

Кровь из артерии струей брызнула на пламя. Послышалось шипение, и в воздухе явственно запахло железом. Дон, почти теряя сознание, поднял глаза на свастику, на решетку с молочно-белыми крестом и звездой. Это, значит, и есть Центр Мира, подумал он.

Дон стоял на коленях. Кровь постепенно заполняла небольшое углубление вокруг факела. Елене, похоже, церемония была не по душе.

– Хватит, – сказала она и помогла ему встать.

Послышался вздох разочарования. Последнее, что заметил Дон, когда они проходили сводчатый вход, – одобрительный кивок Эберляйна. Серо-желтые глаза его за поляризованными стеклами сияли.

На лестнице Елена прижала пальцем артерию, дождалась, пока остановится кровотечение, и туго перевязала руку.

– Это не моя вина, – с отчаянием прошептала она. – Не бойтесь, артерия цела. Точечный прокол.

Дон кивнул – он не верил ни одному ее слову.

Он прижал руку к груди и поднялся в Зал Обергруппенфюреров. Сделал несколько шагов, и у него от потери крови так закружилась голова, что он упал к ногам адвоката Эвы Странд. Подняв глаза от ее каблуков, он увидел, как двое бритоголовых подняли Фатера с кресла-каталки и осторожно понесли его паучье тело вниз, в крипту.

* * *

Фатер занял место на двенадцатом постаменте.

– Raus bitte, – тихо сказал он своим носильщикам. – Исчезните, пожалуйста.

Бритоголовые отошли, но остановились под сводом у основания лестницы. На две-три ступеньки выше стояла Елена – она тоже решила посмотреть на результат своих трудов. Эберляйн сказал несколько слов в микрофон, и цепи начали со скрипом опускаться вниз.

Звезда Себа, лежащая на поперечине креста Анх, слегка позвякивала при толчках – опускать цепи совершенно равномерно было, очевидно, невозможно. До пламени очага оставалось не больше метра.

Напряжение возрастало. Елена спустилась еще на одну ступеньку. Сейчас эти два предмета вступят в таинственную реакцию, впервые после 1917 года. Сейчас появятся сферы, о которых говорил Фатер, и шарящий по Северному полушарию луч. Сейчас она увидит событие, составившее единственное содержание ее жизни.

Цепи, чуть покачиваясь, опускались.

Ниже. Еще ниже.

Елена и бритоголовые на лестнице.

Красные губы Эберляйна, выпученные глаза человека-жабы, в них мечется отражение факела.

Последнее, что услышала Елена, – восклицание Фатера. Что-то о Вилигуте и победе еврейской крови.

В следующее мгновение ее ослепила белая молния, сорвавшаяся с решетки со звездой и крестом. Раздался адский грохот. Взрывная волна бросила ее на ступеньки.

39. Больница Святого Йозефа

В те короткие мгновения, когда ей удавалось вынырнуть из тумана наркотического сна, она слышала стоны и крики о помощи. Но только слева – правая половина ее лица была парализована и ничего не чувствовала. И она вновь проваливалась в небытие – в надежде, что никогда больше не проснется.

Боль была такая, словно барабанную перепонку резали тупыми ножницами. Она попыталась кулаком прижать к уху толстую повязку, но это не помогло.

После того как сестры разбудили ее, она, свернувшись в клубок и судорожно изогнувшись, так и лежала в головном конце бутылочно-зеленой койки – любое изменение положения тела причиняло нестерпимую боль. Краем глаза она видела, как по коридору быстро провозят каталки. Но больных с самыми тяжелыми ожогами после взрыва в северной башне Вевельсбургской крепости здесь не было – их уже перевели в реанимацию.

Уже несколько часов подряд она слышала голос Эберляйна. Она пыталась не слушать, но