Сели и стали думать. Потом позвали физика Славу Громова, рассказали про вычитанное у Джека Лондона, про свои 'исследования'. Вдруг слышим в ответ: 'Ну и дураки вы оба! Надо было со мной сначала посоветоваться. Ведь у нас воздух разрежен, соответствует четырем тысячам метров по концентрации кислорода, поэтому его молекул в полтора раза меньше, теплоотдача идет медленнее… Эх вы! Экспериментаторы…'
Постепенно спектральный слой на горизонте стал увеличиваться, небо из фиолетового превращалось в голубоватое. Потом понемногу начал показываться краешек солнца, наконец оно появилось. Сначала солнце всходило и заходило, а потом стало просто 'кататься' по небу. Все понимали, что дело идет к окончанию зимовки. Настроение у нас поднималось, хотя общая психологическая усталость сказывалась: всё уже смертельно надоело. Говорить было почти не о чем — и так обо всем переговорили, развлечения, те, что были, надоели до чертиков. Конечно, мы с особой жадностью ждали новостей с 'большой земли'. Ждали и первых гостей.
В конце зимовки должны были появиться с инспекцией американцы, в чьем павильоне всю зиму работали наши физики. Мы начали готовить взлетно-посадочную полосу для самолета. Американцы в Антарктиде использовали специально оборудованный для здешних условий тяжелый 'Геркулес'. Он был больше наших 'илов', имел локаторы, да и потолок его был до 10000 метров.
Кроме 'аэродрома' мы готовили для встречи с гостями различные сувениры, в том числе и собственного изготовления. Что можно было сделать в тех условиях? Конечно, в основном ножи из напильников, которых на станции у наших запасливых механиков было много. Я еще в детстве научился в кружке слесарить, работать на токарном станке, поэтому тоже подключился к изготовлению ножей. Ручки для отполированных до блеска лезвий мы делали из эбонита. В общем, творили с полной отдачей. Эти сувениры предназначались для традиционного во время визита американцев 'чейнджа': они, а также меховые шапки, рукавицы, русская икра, которая имелась в запасе у нашего начальника, шли в обмен на зажигалки, еще на что-то. Но наиболее ходовым товаром был журнал 'Плейбой', негласно запрещенный для распространения у нас в стране. Вот именно этот 'запретный плод' и был наиболее интересен для отвыкших от женщин здоровых мужиков, с удовольствием рассматривавших на его страницах оголенных красоток.
Потом уже я прочитал в журнале заметку корреспондента, побывавшего с американцами у нас на станции, что если бы он привез на 'Восток' побольше пачек 'Плейбоя', то в обмен мог бы вывезти со станции все, что хотел. По крайней мере, ему так показалось, когда он увидел, какой оживленный 'чейндж' шел во время их визита.
Встречать огромный 'Геркулес' на лыжах, естественно, вышли все зимовщики, кроме повара: Ардальонычу предстояло приготовить такой обед, чтобы накормить целую ораву, — вместе с нами было человек тридцать. И он не ударил в грязь лицом: наш стол в кают-компании поразил гостей. Особенно налегали они на черную икру и спирт, которые мы выставили для такого случая. Обед длился часа два, и все это время двигатели 'Геркулеса' работали, а летчики приходили обедать по очереди, потому что один из них обязательно должен был сидеть в кабине.
За столом было очень весело, и не только из-за разнообразного меню. Американцы зимовали целый год у себя на станции 'Амундсен-Скотт' на Южном полюсе, и им, как и нам, порядком надоела изолированность от большого мира, они хотели общества новых людей. У американцев обеспечение антарктических станций идет за счет военных — и продовольствие, и специальная одежда, и обслуживающий персонал… Начальник над всеми станциями у них тоже военный человек. В тот год это был, кажется, адмирал Эбот, зимовавший на станции 'Мак-Мердо'. Это высокое начальство, кстати, весьма небольшого роста, и прилетело к нам с визитом.
За столом адмирал оказался рядом с нашим богатырем-механиком Федей Львовым, к которому сразу расположился, — видимо, по контрасту их комплекций. Федя, как гостеприимный хозяин, постоянно что-то подкладывал в тарелку адмирала, но главное — следил, чтобы рюмка гостя не оставалась пустой. Он так опекал изящного соседа, что тот ел чуть ли не из рук 'русского медведя'.
Но самая трогательная сцена была во время расставания. Гости так хорошо пообедали, что, когда мы вели их к самолету, некоторых приходилось поддерживать А Федя и вовсе взял своего подопечного адмирала на руки, как ребенка, и понес к самолету. Зрелище было незабываемое русско-американская дружба в концентрированном виде. И вот идут эти два друга 'не разлей вода', точнее, идет-то один огромный русский механик, несет адмирала, а у того из карманов то и дело падают баночки с черной икрой, которой его одарили гостеприимные хозяева. Баночки подбирают, снова засовывают в карманы адмирала, а они падают и падают снова…
Американцы улетели, а нас все больше стало охватывать нетерпение скорей бы! когда же? Когда же к Мирному подойдет 'Обь' со сменой полярников? Когда же на 'Восток' начнут летать наши самолеты?
Наконец из Мирного сообщили, что 'Обь' со сменой подошла, и мы стали собираться: паковать в ящики аппаратуру, складывать в мешки личные вещи. Начальник станции Борис Беляев составлял расписание — кто и когда будет улетать. Снимать нас с купола должны были два самолета в несколько рейсов. С первым самолетом обычно прилетает новый начальник 'Востока'. И этим же первым рейсом на двух самолетах должны были улететь все наши вещи, потому что если вывезти сначала всех людей, то нашим багажом некому потом заниматься: у вновь прибывших зимовщиков будет полно своих проблем и им некогда возиться с чужими ящиками и мешками.
А груз у нас собрался довольно солидный. И среди приборов, одежды и других вещей оказались совсем необычные для той ситуации предметы. Хотя предметом то, что мы хотели взять с собой в Мирный, назвать нельзя. Антарктической весной, когда наступал полярный день и круглые сутки было светло, мы стали приводить в порядок территорию станции, очищать от накопившегося снега некоторые участки возле наших балков. И наткнулись на всеми забытый продовольственный склад, оставшийся от одной из предыдущих экспедиций. Открыли его — и что же там увидели? Огромных, двухметровых осетров! Притащили одного на станцию, а потом стали думать: что с ними делать? Их там такое количество! Не пропадать же такому деликатесу! Но как их использовать? И можно ли? Подняли старые документы, по которым выяснили, что осетры были завезены на 'Восток' чуть ли не шесть лет тому назад.
Хотя рыбины хранились при очень низких температурах, но пролежали столько лет. Срок немалый. Все же решили рискнуть — сварили и стали пробовать. Оказалось, что осетрина даже с таким стажем была очень вкусной, и с нами ничего не случилось. И мы принялись баловать себя напоследок от души, — не оставлять же осетров здесь. Мало того, мы решили взять с собой в дорогу шесть рыбин и передать их на судне коку, чтобы во время плавания нас кормили за это как следует. Жизнь показала, что мы сделали правильно…
Сложив наш багаж в две большие кучи на взлетно-посадочной полосе, мы стали ждать оба самолета, уже вылетевшие из Мирного. Борис Беляев с частью груза должен был улететь на первом, а я с другой частью — на втором. Саше Завадовскому предстояло ждать второго рейса, Володя Медведков пока задерживался на станции, чтобы не оставлять людей без врача.
Наш радист Володя Терехин сообщил, что самолеты в воздухе, но что первым приземлится второй 'борт'. Беляев сказал мне: 'Ты лети на нем, как и договорились, а я полечу на следующем'. Вскоре мы увидели, как один самолет стал заходить на посадку. Приземлился. Двигатели, как и положено, не выключались, хотя по 'восточным' меркам было тепло — только минус 40 градусов. Быстро погрузили одну кучу багажа, дозаправили самолет, взлетели. А другого самолета, вылетевшего из Мирного раньше нашего, все еще нет.
Мы были в воздухе примерно минут десять, когда увидели тот самолет, который должен был прилететь на 'Восток' первым. С него сообщили, что они не могли найти станцию, кружили в ее районе, но не обнаружили. Летчик передал: 'У меня горючее на пределе, я не могу лететь на 'Восток', потому что не смогу потом вернуться. Я возвращаюсь в Мирный'. Он развернулся и полетел вслед за нами, хотя и не в пределах видимости, ведя переговоры по радио.
До Мирного оставалось примерно километров 150, как вдруг самолет, следовавший за нами, не вышел на связь. Что случилось? Куда исчезла машина? Подлетаем к Мирному, снижаемся, видим — внизу огромная толпа встречающих. Помню, подумал про себя: 'Ничего себе! Вот как встречают героев-'восточников'!' Но выйдя из самолета, я понял, что все эти люди собрались вовсе не для того, чтобы приветствовать меня, хотя те, кто перезимовал на 'Востоке', действительно заслуженно пользуются уважением среди полярников.
