Это было связано с тем, что Тур Хейердал был к тому времени их 'офицером'. На самолете, предоставленном в наше распоряжение, мы перелетели в Нью-Йорк. Там нас поселили в роскошной гостинице 'Уолдорф- Астория', возили на автобусе фирмы 'Роллс-ройс', сделанном для рыцарей по специальному заказу.
Дальше — больше. Мы поехали в Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, на церемонию посвящения в почетные рыцари. Привезли нас на огромную виллу магистра Мальтийского ордена Анатоля Бухенвейделя, в прошлом русскогр барона немецкого происхождения. Видимо, это сыграло свою роль в том, что я, единственный русский в нашей команде, был встречен им почти как родной.
Церемония посвящения была торжественной и удивительной. После того как каждого из нас ударили мечом, мы стали почетными членами мальтийского братства. Затем в честь этого был устроен роскошный прием. Достаточно сказать, что столы были сервированы золотой посудой. Среди гостей было немало потомков знаменитых аристократических родов, в том числе княгини Оболенская, Юсупова…
С Юлией Владимировной Юсуповой, племянницей известного Феликса Юсупова, мы оказались за столом рядом. Я интересовал ее больше других: она буквально засыпала меня вопросами о России, из которой ее увезли совсем девочкой еще до 1917 года. По-русски она говорила хорошо, и мы вскоре нашли с ней общий язык не только в лингвистическом смысле, но и в музыкальном, и в гастрономическом. Я стал петь ей романс 'Снился мне сад в подвенечном уборе', и немолодая уже княгиня чуть ли не рыдала у меня на плече от переполнявших ее чувств. И как два русских, мы, конечно же, отдали дань нашей родной водочке…
Я впервые ел на золотой посуде и признался в этом Юлии Владимировне.
— Странное чувство испытываешь при этом.
— Какое же?
— Когда берешь эти тарелочки, приборы в руки, то так и тянет что-нибудь стибрить.
— А что значит слово 'стибрить'?
— Стащить.
— Ну, это в нас, русских, неистребимо, — расхохоталась княгиня. — Я тоже об этом думаю…
У нее на груди был огромный, усыпанный бриллиантами царский герб. Такой же я увидел и у княгини Оболенской и спросил Юлию Владимировну:
— А что это означает?
— Это знак принадлежности к царской фамилии…
Вечер прошел прекрасно, расстались мы почти друзьями. По возвращении в Нью-Йорк у нас были и другие встречи со знаменитыми людьми, пригласили даже в самый закрытый, элитарный 'Сенчури-клаб'…
В Москву я попал не сразу — полетел в Италию, чтобы погостить у Карло…
Туристы, пожелавшие осмотреть в один из осенних дней 1970 года пирамиду Хеопса, были бы немало удивлены, взгляни они вниз, в лощину, которой начинается пустыня Сахара. А там восемь человек, одетых будто для дипломатического приема в белоснежные рубашки и строгие костюмы, восемь солидных взрослых мужчин бегали по небольшой площадке. Нагибались, рылись в песке и вскрикивали от радости, выудив очередную коротенькую желтую палочку.
Каирское солнце безжалостно палило, лбы и спины взмокли, пыль медленно поднималась вверх по брюкам, как ртутный столбик термометра. И кинооператор в нешуточном ужасе кричал: 'Ребята, как я вас буду снимать?! Вы перемазались, словно черти!'
Это мы искали кусочки папируса, которые должны были остаться на месте бывшего стапеля, где несколькими месяцами раньше строился наш первый 'Ра'. Искали с невероятным тщанием, с непомерным азартом — ах! еще сувенир! еще! Для дома, для семьи, для друга, для знакомого, для сослуживца.
Но в сувенирах ли была суть? Просто мы неосознанно старались растянуть минуты, когда в последний раз хоть что-то делаем вместе. Хрупкие желтые палочки — казалось, пока они в твоих руках, ничто не кончилось и продолжается путь. Мы хватались за эти палочки, как за волшебные. Нам не хотелось прекращать быть экипажем, терять свою выстраданную общность. Нам не хотелось прощаться.
Словно мы боялись, что, расставшись, тут же что-то в себе утратим, чего-то нужного и уже привычного в себе лишимся, — снова превратимся в обыкновенных, в будничных, во вчерашних себя…
Мы разъехались. Стали обыкновенными. Раздарили магические кусочки папируса. А наш кораблик стал на прикол в музее 'Кон-Тики' и 'Ра' в Осло.
Тогда, на Барбадосе, его, полузатопленного, извлекли из атлантических вод, переправили в Норвегию. В Осло были приглашены его строители, индейцы племени аймара. Они полностью разобрали наш 'Ра-2', потому что намокший папирус начал кое-где гнить. Просушили, заменили частично таким же папирусом, срезанным в Эфиопии, собрали снова. Теперь 'Ра-2' — экспонат, стоит в специальной пристройке к музею. Он в прекрасном состоянии, смотрится замечательно, сохраняя свои изящные формы.
Когда я последний раз был в Осло, пришел взглянуть на нашу ладью, нашу лодочку. Забрался на нее и невольно пришла мысль: 'Боже ты мой, невозможно представить, что мы на этом пересекли океан…'
ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
Воспоминания о плаваниях на 'Ра' постепенно уходили в прошлое, хотя результаты исследований, которые мне удалось провести там, пришлось обрабатывать и анализировать довольно продолжительное время. Естественно, делал я это не один, а с уже упоминавшимся мною психологом Михаилом Новиковым. Работа получилась интересная, и я даже получил приглашение выступить на одном из международных симпозиумов в Америке — делал доклад о психологии многонациональной группы в длительном путешествии на примере экипажа 'Ра'. Американцы проявили большой интерес к представленным материалам, поскольку подобные исследования были сделаны тогда, по сути дела, впервые.
После возвращения из плавания на 'Ра-2' я продолжал работать в институте, теперь уже в составе лаборатории Какурина. А там по-прежнему ставились эксперименты по гипокинезии, только теперь уже более сложные. В одном из них я принял участие в качестве испытателя. Возникла идея укладывать человека на длительное время не просто в горизонтальном положении, как это мы делали раньше, а поместить его так, чтобы голова находилась на несколько градусов ниже относительно всего туловища. То есть мы приподняли 'ножной' конец кровати, на которой помещали испытуемого.
В результате нескольких попыток и поисков мы выбрали наиболее приемлемый угол наклона — 6 градусов. Поскольку группа врачей Минздрава продолжала тренировки по программе подготовки к космическому полету, то наш директор О.Г.Газенко как-то сказал: 'А что ж наши будущие космонавты не участвуют в этом эксперименте? Пусть они на себе попробуют, что это такое'. Мы согласились, тем более что длительное пребывание в положении головой вниз больше всего моделировало возможные эффекты невесомости.
И вот мы, те, кто проходил подготовку, вошли в группу испытателей, которым предстояло лежать именно в таком положении. Две другие группы испытуемых лежали так: одни — просто горизонтально, другие — в состоянии, когда голова была приподнята на 6 градусов.
Этот сложный эксперимент проводился на базе Института курортологии и физиотерапии на тогдашнем проспекте Калинина. Все три наши группы, по восемь человек в каждой, уложили в большом конференц- зале института, где только и можно было разместить двадцать четыре кровати в три ряда. Пролежали мы месяц. Режим был очень строгий и соблюдался четко. Подниматься не разрешалось вообще, можно было только поворачиваться. Кормили нас тоже в таком же положении. Что и говорить, было трудно.
Но на этом сложности эксперимента не закончились. Решили одновременно сделать упор на исследование желудочно-кишечного тракта, особенно у тех, кто лежал головой вниз. Дело в том, что во время одного из космических полетов у кого-то из космонавтов возникли проблемы с поджелудочной железой. И вот теперь решили всё проверить на нас, поэтому нам приходилось чуть ли не через день глотать зонды, чтобы врачи могли исследовать содержимое поджелудочной железы. Процедура эта, особенно в положении головой вниз, надо сказать, весьма тягостная.
Когда эксперимент был закончен и наши кровати были установлены в обычное положение, а я наконец смог лежать горизонтально, у меня было такое ощущение, что я сижу. К нормальному состоянию я
