либо.
Майкл задумался на секунду, пытаясь предположить, чем вызвана такая лояльность. И тут ему захотелось разбить вдребезги ее доверчивость, потому что, по его убеждению, компания того не заслуживала.
– Кажется, я догадываюсь. Компания отправляет вас за тридевять земель от семьи. Не всякий может рассчитывать на такое благодеяние.
– Как это жестоко с вашей стороны! Вы издеваетесь над моей самой глубокой скорбью.
– Скорбью?
Майкл вспомнил себя, свои романтические мечты о приключениях. Сколько бесконечно долгих лет прошло в ожидании, сколько раз отодвигались его планы, потому что он должен был заботиться о матери с младшими детьми, так как его отец был занят исключительно собой.
– Семейные обязанности связывают человека по рукам и ногам. Многие бы возрадовались, будь у них возможность вырваться на свободу.
– Вы действительно рассуждаете, как настоящий пират. Разве можно исповедовать такую низкопробную мораль! Так мыслят только эгоисты и беспринципные дельцы.
– Ваш покорный слуга, мадам! – Пленник приподнялся и сделал вид, будто отвешивает ей низкий поклон.
– Вы просто невыносимы! Я сейчас же пойду и скажу капитану, что бесполезно разговаривать с вами.
– Как вам будет угодно.
Майкл наклонил голову и принялся рассматривать наручники. Его тело раскачивалось как в гамаке в такт покачиванию корабля и легкому ритмичному скрипу, неуютному, но ставшему привычным за эти недели. Он попытался сосредоточиться на знакомых звуках и забыть о печальной действительности – ему не хотелось смотреть, как Клопсток помогает шпионке капитана подняться на ноги и как они уходят.
Дверь загона, в котором он лежал, с треском распахнулась и затем захлопнулась с глухим стуком. Свет фонаря отдалился, и снова надвинулась тьма. Он остался один среди овец, кур и крыс.
– Госпожа, – неожиданно позвал он, испытывая презрение к себе, потому что голос его выдавал потребность в ее присутствии.
– Я здесь, – отозвалась она откуда-то издалека. Ее подтверждение было сравнимо с нежной лаской, и от давно забытого приятного ощущения его бросило в дрожь.
– Вы придете еще?
– Не… не знаю. Наверное, нет.
Всего несколько минут назад Майкл говорил ей, что никогда не унижает себя просьбами. Но сейчас, представив, как она исчезнет и снова сомкнется темнота – тот непроницаемый мрак, в котором невозможно разобрать, день или ночь, и вокруг не останется ничего, кроме однообразных звуков корабля да чавканья находящихся по соседству животных, он почувствовал страх. Не сегодня-завтра вся эта братия пойдет под нож к очередному обеду, и тогда одиночество станет еще невыносимее. Своим вторжением она напомнила ему, что еще существует мир неутраченных красок, очарования, надежд.
– Придите еще хотя бы один раз, прошу вас. – Он услышал в своем голосе нотки отчаяния, но подумал, что она их не заметит.
– Попробую, но не обещаю, – прошептала она. – Может быть.
Иногда когда Аннелизе случалось пристально смотреть на что-то, например, на крест или горящую свечу, то потом эти предметы снова возникали перед ней как призрачные видения. Воздушные копии темных предметов были светлыми, а светлых – наоборот.
Вероятно, таким же образом ее глаза запечатлели Майкла Роуленда, и теперь его образ возникал перед ней всюду, куда бы она ни поглядела. Стоя у перил, девушка смотрела на море, где поверх воды всплывала его фигура. Она переводила взгляд на луну – и ей мерещилось его лицо, представлялись озорные глаза с золотистыми искорками.
Но вот раздались мягкие удары корабельного колокола, потом заскрипело парусное снаряжение, возвещая об усилении ветра, а вскоре с громким щелчком расправился главный парус.
– Готово! – прокричал дозорный.
Аннелиза почувствовала, как ее обнаженную шею обдало приятной прохладой, и подняла подбородок, подставляя лицо потоку воздуха. Она непроизвольно притронулась к горлу, вспоминая, как сквозь полузакрытые веки блестели его глаза, как притаилась улыбка в уголках рта. Еще бы. Так наклоняться и вертеться перед ним! Она только что не лезла грудью ему в лицо, пока облагораживала его ушибы, да к тому же задрала подол, зная, что его глаза следят за ней. Нечего удивляться, что он ей подмигнул. Однако ее грудь оказалась недостаточно привлекательной – он так ничего и не сказал о ней. Как бы то ни было, наверняка для Майкла Роуленда была приятна хотя бы временная смена привычной его глазам картины. Вряд ли до ее прихода он видел здесь что-нибудь, кроме пробегавших крыс да людей, время от времени мучивших его.
При такой чудесной погоде она предпочла бы провести ночь на палубе, а не запираться в раскаленной каюте. Тогда не пришлось бы бесконечно ворочаться в постели и ждать случайного дуновения ветра, способного расшевелить безжизненный воздух.
Каково же было свободолюбивому пирату в его заточении! В темницу Майкла на нижней палубе ветер вообще не проникал. Ему бы взбираться на мачты и прилаживать снаряжение, стоять на носу корабля под колючими брызгами, подставлять грудь ветрам, продувающим рукава рубахи. Именно таким – с развевающимися волосами, в одежде, облегающей упругое тело, представал он в ее воображении.
Зная, что не сможет избавиться от назойливых мыслей, Аннелиза не ждала покоя от этой ночи, не радовалась ее прохладе. Взамен сна ей предстояло думать о темноте, грязной соломе и человеке в кандалах; о том, как он поддразнивал ее и заигрывал с ней, о насмешливой улыбке, не сходившей с его губ на протяжении всего времени, пока она была с ним.
