– Они взяли Альфонса, – тихо проговорила Юлия. – Он в Консьержери. Я узнала только два часа назад.
Я чуть было не спросил, за что, но вовремя сдержался. За что – ясно. Вопрос в другом…
– В чем его обвиняют? Официально?
– Еще н-не знаем, – так же тихо ответил Демулен. – К сожалению, в Консьержери просто так не п- пускают. Это даже не Сен-Пелажи.
Я кивнул. Объяснения были излишни. Консьержери – прихожая. Прихожая, ведущая прямо на площадь Революции.
– Сделаем т-так, – продолжал Камилл. – Вы, Франсуа, останетесь здесь и не к-кажете носа, пока я не вернусь. А мы с Юлией поедем к Жоржу. Н-надо получить пропуск в этот ад.
Никто не спорил. Демулен улыбнулся и кивнул Юлии. Девушка встала, но у дверей внезапно обернулась:
– Я рада, что вы живы, Франсуа Ксавье! В прошлый раз мы плохо с вами поговорили. Простите…
Я не успел даже ответить – Юлия исчезла. Демулен коротко поклонился и последовал за ней. Хлопнула дверь в коридоре.
– Вот так, – негромко произнес Вильбоа. – А теперь пусть мне кто-нибудь объяснит – хотя бы вы, – что происходит?
– Почему аристократ дю Люсон не в Революционном Трибунале? – понял я. – Шарль, не могу – пока не могу. Рискну лишь заявить, что за свободу я не платил чужими головами. Очень надеюсь, вы мне поверите…
Вильбоа ответил не сразу.
– Пожалуй, поверю. Скажите, Франсуа, тот ангел, что отверз вам врата темницы, не может проделать то же для д'Энваля? Я не очень люблю этого молодого человека, но сейчас не до подобных сантиментов. Кроме того, он жених Юлии, а ей, как вы знаете, я обязан такой безделицей, как жизнь.
Оставалось задуматься. Мой чернявый ангел из Комитета общественной безопасности не из тех, кто без особой нужды совершает добрые дела. Но, с другой стороны…
– Я попытаюсь, Шарль. Мне нужно пару дней. Надеюсь, в Революционном Трибунале накопилось достаточно дел…
Вильбоа кивнул:
– Обычно гражданин Тенвиль не спешит, так что время у нас есть. Признаться, я куда больше боялся за вас, Франсуа… Кстати, не успел поблагодарить. Спасибо!
– За что? – удивился я. – Пока за мною добрых дел не замечалось.
Он покачал головой, затем отвернулся.
– Кроме одного, Франсуа. Этим утром вы вновь спасли мне жизнь. Правда, вполне возможно, без всякого на то желания…
Я хотел вновь удивиться, но что-то удержало. Кажется, я начал понимать.
Вильбоа медленно встал и прошел к стоявшей в углу конторке.
– Это письмо, – в его руке оказался большой, густо исписанный лист бумаги. – Я почти закончил. Точнее, это завещание. Оставалось поставить точку…
Я уже понял какую – свинцовую. Это было именно то, чего я опасался с того самого часа, когда мы вернулись из катакомб.
– Но тут появился Камилл, и я решил, что у меня еще остались кое-какие дела… Понимаю, что вы думаете, Франсуа. Я ведь говорил, что не признаю самоубийства. Но мне действительно незачем жить. По крайней мере, так мне казалось еще сутки назад.
– Шарль, послушайте… – начал было я, но Вильбоа покачал головой:
– Я и сам могу привести все возможные доводы. Но попытайтесь понять и вы. Дело не только в Мишель. Все мы живем из-за чего-то – или благодаря чему-то. С Мишель я познакомился летом 1789-го, как раз через два дня после взятия Бастилии. Я ведь был тогда вместе с Камиллом. И вот Мишель погибла, а то, ради чего мы жили…
– Бросьте! – не выдержал я. – Вы хотите сказать, что поняли, какому богу служили? Только сейчас заметили рога и копыта?
Вильбоа ответил не сразу, его голос звучал тихо, еле слышно.
– Мы хотели, чтобы люди были свободны. Чтобы их не бросали в тюрьмы одним росчерком пера. Мы хотели, чтобы Франция не голодала, чтобы народ не оскорбляли на каждом шагу. Что в этом плохого, Франсуа? Весной 89-го мы надеялись, что Людовик нас поймет – ведь он тоже любил Францию! А потом… Недавно Жорж сказал страшную фразу: «Революция сошла с ума!» Да, это так. Революция убила мою Мишель. Моя Революция! И если я виноват… Я написал… Это не только мои мысли, так думает Камилл – и не он один. Может, еще не поздно. Если сейчас остановить террор, ввести в действие конституцию, провести выборы, объявить амнистию… Может быть, еще есть шанс…
– Конституция, выборы, амнистия, – повторил я. – Может быть. Впрочем, ни Вандея, ни армия Святого Сердца не сложат оружия. И кто сделает это? Не Робеспьер же! Не Вадье, не Фукье-Тенвиль!
– Это мог бы сделать Жорж.
Я вспомнил грубое, покрытое шрамами лицо Титана. Да, этот человек может почти все. Почти – потому что спасти несчастную Францию способен только Тот, в Кого не верит ни Шарль, ни сам гражданин Дантон.
– Через пару месяцев будет уже поздно, – закончил Вильбоа. – Робеспьер натравит Жоржа на Эбера, а потом прикончит и его. Но и гражданину Неподкупному не спастись, когда поднимутся санкюлотские секции… Вы ведь знаете Жака Ножана?
– Санкюлотский вожак из Сен-Марсо? – удивился я. – Кажется, он собирается штурмовать Конвент?
Жак Ножан – еще одно имя в моем списке. Тот, кем так восхищался гражданин Огрызок.
– Ну, думаю, до штурма дело не дойдет – пока, во всяком случае. Но кое-кому придется туго. Это будет завтра, ближе к вечеру. Если хотите, я достану вам пропуск в Тюильри. Я и сам там буду – Жорж просил написать статью…
– Согласен, – кивнул я. – Вы достаете пропуск, пишете статью, а все мы вместе будем выручать нашего друга ирокеза. Вот вам программа жизни – конкретная и очень нужная.
– Убедили, – Шарль наконец-то улыбнулся. – Вы хорошо умеете убеждать, Франсуа. Я уже как-то хотел спросить, не смогу ли я помочь непосредственно вам…
– Пропуск в Тюильри, – усмехнулся я. – И – забыть все глупости, что вы наговорили. Если Революция сошла с ума, то кто-то должен сохранить холодную голову. Иначе Франция превратится в Биссетр. Кстати, где находится Морское министерство?
Огромное четырехэтажное здание на улице Шарлеруа зияло пустыми окнами, массивные дубовые двери были забиты крест-накрест, а от каштанов, когда-то росших у входа, остались одни уродливые пеньки. Несмотря на запустение, место внезапно показалось знакомым. Да, я тут бывал – давно, когда каштаны еще вздымали свои кроны, а над входом красовался огромный герб с золотыми лилиями. Странно, я почти не узнавал Париж, но это место вспомнил сразу. Когда-то я приходил сюда…
«…Жалеете, что не уплыли с Лаперузом,[43] Франсуа? Ничего, я вам покажу настоящих индейцев! Кстати, я вам не говорил? Они избрали меня вождем. Представляете? Так что теперь я дю Матье де Кайевла. Хотите тоже стать вождем, Франсуа? Перья вам пойдут!»
На маркизе де Ла Файете белая форма полевого маршала. Вчера мы обмывали его новые эполеты, а сегодня наш путь лежит сюда, в Морское министерство, где надо договориться о посылке фрегата. Америка ждет – Его Величество решил напомнить проклятым англичанам о славе Рокруа. Флот Рошамбо и де Грасса отплывет еще не скоро, и наше оружие, которое мы привезем в Бостон, придется в самый раз.
Ла Файет весел, он смеется и обещает познакомить меня с индейской красавицей по имени Белая Сова. Оказывается, маркиза, ставшего великим вождем Кайевла, хотели женить на дочери какого-то местного шамана, и бедняга Мари Жильбер едва сумел отбиться от этой чести. Правда, головной убор с перьями он надел все же не зря – Союз шести племен поднял томагавки против англичан.
Мы смеемся и поднимаемся по белым мраморным ступеням. Двери открыты, привратник склоняется в поклоне…
Я прикоснулся к холодному влажному дереву. Нет, сегодня мне здесь не откроют. Когда же это было?
