Не приходилось видеть? А я вот застал. И теперь, кажется, вновь запахло гарью.
В Республике, Единой и Неделимой, давно уже пахло гарью, но я не стал уточнять.
– Итак, ваши дела, гражданин Шалье. Насколько я понял, вы пришли с хорошими новостями.
Темные глаза смотрели в упор. Я невольно вздрогнул. Теперь этот человек ничем не напоминал ни вольтеровского героя, ни самого Фернейского Старца. Передо мной был Великий Инквизитор Революции.
– Человек из подполья согласен выдать шпиона в Комитете спасения.
Его лицо не дрогнуло, лишь в глазах вспыхнуло что-то бесовское. Вспыхнуло – и погасло.
– Сколько?
С ответом я не спешил. Наверно, запроси я сейчас миллион, он выдал бы, не колеблясь. Золота – краденого, награбленного, конфискованного – они не считали.
– Не все так просто, гражданин Вадье.
Торопиться не следовало. Пусть предложит сам.
– Личная амнистия? Право возвращения во Францию?
– Это тоже… Но проблема в том, что он, этот человек, не поверит на слово. Нужны гарантии. И не бумажки – бумажкам он не поверит…
– Разумно, – Вадье задумался. – Но все остальное сложнее. Шпионов не награждают орденами, к тому же ордена мы отменили. Но если речь пойдет о политических уступках…
– Все проще, – перебил я, вспомнив слова одноногого. – Нужны будут, конечно, деньги. Но, кроме этого, вы должны освободить нескольких заключенных.
Вадье поморщился. Я понял – из пасти Великого Инквизитора вырывали добычу, а это куда неприятнее, чем раздавать краденые миллионы.
– Кого? – наконец без всякой охоты поинтересовался он. – Надеюсь, этот ваш человек понимает, что мои возможности не безграничны?
Пора было ставить точки над «i».
– Это он как раз понимает, гражданин Вадье! Впрочем, как и то, что возможности шпиона в Комитете спасения поистине не имеют границ!
Лицо Вадье вновь дернулось, и я понял, что стою на верном пути.
– Люди д'Антрега тоже читают газеты. И не только «Монитор», но и «Отца Дюшена», равно как «Старого кордельера». Скандал с Ост-Индской компанией привел их в восторг. Говорят, д'Антрег сказал, что скоро он лично спляшет карманьолу на вашей могиле. А на могиле гражданина Робеспьера споет «*!*З*!*a ira»!
Едва ли граф д'Антрег обладает столь развитым воображением. Но меня вдохновили вчерашние слова лобастого из Сен-Марсо.
Великий Инквизитор начал бледнеть. Затем лицо залилось краской.
– Сволочи! Они доиграются! Я прикажу удвоить караулы у застав, прикажу обыскать каждый закоулок! Ни один их проклятый курьер не проскочит!
Я отвернулся, сделав вид, что рассматриваю бронзового Пегаса, стоявшего на изящном маленьком столике. Вадье мог поставить по целой дивизии у каждой заставы. С тем же успехом можно ловить граблями ветер или обыскивать черную тьму парижских катакомб.
– Ваше мнение? – голос Великого Инквизитора прозвучал хрипло, словно карканье. Я еле удержался от улыбки.
– Хочу напомнить, гражданин Вадье, что начал переговоры с подпольем по вашему приказу. Мое мнение: заговорщиков следует истреблять, а не подкупать. То, что мы делаем, – на грани измены. Я по- прежнему считаю, что вы обязаны обнародовать все данные в Конвенте и добиться роспуска Комитета общественного спасения.
Лицо Вадье из красного стало малиновым. Губы дрогнули.
– Это… Это государственный переворот, гражданин Шалье!
– Да ну? – удивился я. – Совсем недавно один высокопоставленный деятель государства тоже был уличен в переписке с врагами. Его звали Людовик XVI.
– Не в этом дело. Вы правы – переворотом больше, переворотом меньше…
Великий Инквизитор уже успел успокоиться. Лицо вновь стало обычным, на тонких губах даже появилась улыбка.
– И мы это сделаем! Котерия гражданина Робеспьера получит свое! Но… Не сейчас! Пусть сначала задушат Эбера и Дантона. Кроме того, мы еще не готовы…
Он не стал договаривать, да этого и не требовалось. Волчья стая, правившая Единой и Неделимой, готовилась к очередной кровавой схватке. Наверно, Великий Инквизитор уже видел себя на месте Зеленой Рожи. Но руки были коротки – пока что…
– Хорошо, убедили! Кого надо освободить?
Я замер. Слова так и рвались с языка, но спешить не следовало. Ради этой минуты и затеяна вся игра. Ради глупого ирокеза в золотых очках – и тех, кто мог ждать меня в «Синем циферблате». Ждать – и не дождаться. Нет, спешить нельзя!
– Речь идет о нескольких людях. Пока мне назвали одно имя – Альфонс д'Энваль, драматург.
Вадье на миг задумался.
– Давайте расположимся поудобнее. Не могу размышлять над тарелками…
Мы вышли из-за стола, на котором остывала забытая куропатка, и пересели в кресла, стоявшие у высокого стрельчатого окна. Кресла оказались под стать гражданину Вадье – вольтеровские. Усевшись поудобнее, он легко дотронулся до маленького колокольчика.
Лакей вынырнул словно из-под земли. Вадье, не удостоив его даже словом, пошевелил в воздухе тонкими изящными пальцами. Слуга исчез, через минуту появившись с большим черным портфелем. Великий Инквизитор движением брови отослал лакея, после чего с несколько брезгливым видом принялся извлекать из недр портфеля какие-то бумаги.
– Так, д'Энваль, – наконец проговорил он. – Альфонс д'Энваль, драматург… Странно…
Быстро проглядев несколько документов, он повернулся ко мне.
– Вы представляете, о ком идет речь?
«О благородном воине из племени ирокезов», – чуть было не ответил я.
– Понятия не имею, гражданин Вадье. Возможно, д'Энваль сам по себе и не нужен тому человеку…
– Проверка на искренность, – кивнул Великий Инквизитор. – Разумно, разумно… Дело вот в чем, гражданин Шалье. Мы вполне можем освободить д'Энваля. Через три дня. Ваш, гм-м, контрагент согласится?
Через три дня – процесс! Внезапно я ощутил страх. Вадье слишком быстро согласился! Так не должно быть!
– Трудно сказать. Но, как я понял, д'Энвалю грозит гильотина…
– Грозила, – кивнул Инквизитор. – До вчерашнего дня. Видите ли, гражданин Шалье… Смею напомнить, что Людовик XVI, о котором вы только что упомянули, в свое время запретил пытки. С точки зрения революционного правосудия, это не всегда разумно, особенно на публичных процессах. Подсудимые порой бывают необыкновенно упорны. Гражданин Фукье-Тенвиль уже дважды предлагал вернуться к доброй старой дыбе, но его пока не послушали.
Он вновь причмокнул губами, то ли посмеиваясь над кровожадным Тенвилем, то ли действительно сожалея о палаче с ременным кнутом в руке.
– Поэтому на каждом процессе нам нужен свидетель. И лучше всего – из числа подсудимых. Тогда все идет достаточно гладко и даже красиво. Ну, а взамен этот свидетель получает редчайшую возможность сохранить голову на плечах. Революционное правосудие, гм-м, необыкновенно гуманно. В некоторых, конечно, случаях…
Я не поверил. Не мог поверить. Не хотел…
– Так вот, гражданин д'Энваль проявил редкое благоразумие. Мы согласились – особой вины за этим молодым человеком и нет, одна болтовня, а на письмо Корде мы, так и быть, закроем глаза. После процесса д'Энваль получит свободу. Ну, может, и не сразу, через денек, через два…
Я вспомнил Юлию и понял, что граждане атеисты правы. Господь не творил людей. Этим занимался
