– Вот бланки. По всей форме, с номерами. С подписями хуже. Должны расписаться Шометт, Робеспьер и я. За мной задержки не будет…
– Вы не поняли, господин Вадье, – перебил я как можно мягче. – Мне нужны четыре бланка. Со всеми подписями. Со всеми! Понимаете?
Великий Инквизитор вздохнул, словно мольеровский Гарпагон, и протянул мне несколько листков со знакомым грифом «Единая, Неделимая».
– Здесь подписи Шометта и моя. Гражданин Робеспьер не подписывает пустые бланки. Можете, конечно, попытаться…
Спорить я не стал. Похоже, Вольтер говорил правду. Ну что ж, значит, для меня еще осталась работа…
– Удостоверение сдайте. – На губах Великого Инквизитора сияла самая очаровательная улыбка. – А то, знаете, неудобно как-то. Да и не выпустят вас отсюда…
Я достал страшный документ и положил на стол.
– Чудесно, чудесно… Кстати, мой коллега Шовелен очень беспокоится о здоровье национального агента Шалье…
– Пусть не беспокоится, – уверенно заявил я. – Этому мерзавцу здоровье уже ни к чему.
– Которому? – хмыкнул Амару, и мы дружно рассмеялись. Да, приятная собралась компания! Душевные люди граждане инквизиторы!
…Я не помнил, что именно случилось с Шалье. Но тот, кто иногда подсказывал мне, был уверен – предатель мертв. И убил его я – маркиз де Руаньяк. В тот яркий солнечный день, когда толпа собиралась на площадь и палачи уже пробовали на беззащитных овцах собранную с вечера гильотину…
– Думаю, горевать вы не будете, – добавил я, когда мы отсмеялись. – Шалье был двойным агентом. Похоже, деньги он получал не только в вашем Комитете.
Об этом я начал догадываться еще в дороге, когда изучил удостоверение. Лишняя, агенту его ранга не полагающаяся подпись, конечно, могла быть случайностью. Но появление Бархатной Маски поставило все на свои места.
– И еще одна мелочь, – заметил я самым наглым тоном. – По поводу денег. Мне их, кажется, обещали. Во всяком случае, жалованье национального агента я отработал честно.
Вадье кивнул чернявому, и тот протянул мне тяжелый сверток. Я взял каиново золото не колеблясь. Мне оно ни к чему, но если Юлию удастся выручить…
– Не забудьте про индейку, – услыхал я уже в дверях. – Приятно, знаете, побеседовать с умным человеком…
Я шел по улице – широкой красивой улице Сент-Оноре. Шел страшной дорогой, не имевшей конца. Консьержери, Сент-Оноре, площадь Революции, Вечность… В этот час улица уже опустела – сестры и братья мадам Вязальщицы разошлись по домам, обсуждая очередную «связку». Город Смерти, самое место для такого, как я. Я тоже не жалел пота на ее кровавой ниве. Маркиз де Руаньяк не щадил врагов. «Белые» убивали «синих», «синие» убивали «белых» – страшное колесо катилось дальше. До тех пор, пока в яркий солнечный день я не понял, что надо уйти…
Привратник приоткрыл дверь, но пускать меня не собирался. В этом доме не любили посторонних. Впрочем, маркиз де Руаньяк не был тут посторонним. Дом Дюпле – адрес, стоявший последним в моем списке. Я не стал ждать, пока плечистый парень достанет пистолет, оттягивавший карман ливреи, и попросил позвать гражданку Элизабет Дюпле.
– Вы? – Бархатная Маска растерянно улыбнулась. – Но… Мы же не договаривались!..
– Обстоятельства, мадемуазель, – улыбнулся я. – Доложите обо мне.
Сейчас на ней не было ни маски, ни роскошного наряда. Скромное серое платье, белоснежный чепец, передник. Такой и должна быть девушка из народа. Скромная девушка, достойная невеста Вождя Революции гражданина Максимилиана Робеспьера. Сам зеленолицый тоже присутствовал здесь – в виде мраморного бюста, презрительно щурившегося на незваного гостя. Я поглядел на каменную личину и, не удержавшись, подмигнул.
Второй этаж, широкая прихожая, и вновь гражданин Робеспьер – на этот раз в виде портрета. Над Неподкупным витала богиня Свободы с колосьями в руке, а под ногами корчился презренный Деспотизм в виде огромного рака. Вождь попирал рака желтым башмаком и пучил глаза.
– Сейчас доложу, – Элизабет мельком взглянула на огромные настенные часы. – Он, правда, работает. Завтра большая речь в Якобинском клубе…
Я развел руками, заранее сожалея о своей бесцеремонности. Мадемуазель Дюпле вздохнула и направилась к высокой белой двери, над которой висела ветка лавра. Вероятно, в этом доме любили остро приправленный суп. Вернувшись через минуту, она взяла из моих рук плащ, внимательно оглядела камзол, стряхнув невидимые пылинки, и одобрительно кивнула:
– Хорошо… Он не любит неопрятности. Имейте в виду, в кабинете только один стул – для него.
Я даже не улыбнулся. В этом доме не шутили. Здесь священнодействовали.
Несколько мгновений я постоял под лавром, затем усмехнулся, спрятал ненужные очки и толкнул дверь…
– Вы не находите, маркиз, что есть нечто страшное в священной любви к Отечеству?
Он стоял у огромного стола – маленький, в оливковом камзоле и кремовых кюлотах. Пышный белый галстук почти закрывал подбородок. Недвижное желто-зеленое лицо под густо напудренными волосами напоминало восковую маску.
Я не глядел на него. Мой взгляд не отрывался от окон – высоких, чисто вымытых. Там, за ними, была улица Сент-Оноре – дорога в Вечность…
– Ради Отечества мы готовы на все. На все, понимаете? Думаю, вы должны меня понять…
– Репетируете завтрашнюю речь, господин де Робеспьер? – хмыкнул я. Притворяться не было нужды. Он узнал меня, я – его.
Напудренная голова слегка дрогнула.
– Нет… С тех пор, как мне доложили, кто вы на самом деле, я постоянно думаю о любви к Отечеству. Здесь нет парадокса. Вы – один из самых страшных врагов Республики, маркиз. Но вы любите Отечество. Да, в этом есть что-то страшное…
– Разрешите присесть, – самым прозаическим тоном заметил я. – Не люблю говорить стоя.
Узкие плечи слегка дрогнули. Вождь Революции небрежным движением кивнул на стул – действительно, единственный в этом огромном кабинете.
– Прошу…
Я с удовольствием присел, закинул ногу на ногу и быстро осмотрелся. В углу стоял бюст – почти такой же, как внизу, но с трехцветной лентой. На стене три портрета – один другого крупнее и ярче. Зеленолицый был всюду – самодовольный, уверенный в себе. Лишь у дальней стены приютилось знакомое гипсовое изваяние с длинным носом. Лепелетье де Сен-Фаржо! Ну привязался!
– Час назад мне сообщили – генерал Дюгомье взял Тулон, – негромкий скрипучий голос звучал ровно и спокойно. – Все, что вы затеяли на юге, маркиз, провалилось. Тем не менее я выполнил, что обещал…
Да, выполнил. Иногда и Сатана держит слово. Полгода назад мы беседовали в этой же комнате…
– Я пропустил ваши отряды к Лиону, маркиз. Мы квиты.
– Еще бы! – усмехнулся я. – Этим вы отвлекли армию Святого Сердца от Парижа, а заодно сумели поставить вне закона бриссотинцев. Союз Бриссо и принца Конде! Хороший подарок для истинных якобинцев!
– У каждого – своя цель. – Узкие плечи дрогнули. – Вы думали, что удержите Лион. Я рассуждал по- другому. Как видите, вы проиграли. Или вам кажется, что парижские санкюлоты поднимут белый флаг?
Я не стал спорить. Жак Ножан все еще надеется на благоразумие Зеленой Рожи. Очевидно, напрасно…
– Итак, маркиз, прежде чем я отдам приказ о вашем аресте, позвольте узнать, чему обязан?
– У нас остались кое-какие дела, – охотно сообщил я. – Даже не дела. Так, делишки…
– Правда? – Восковая маска дрогнула. – Кстати, удовлетворите мое любопытство, маркиз. То, что Шалье мертв, я уж понял. А почему живы вы?
Жив? Что бы он сказал, сообщи я правду? Но зеленолицый имел в виду другое.
