Платон. А посему требуется, во-первых, построить бычок выше по течению и обводной канал вокруг города, дабы направлять туда паводковую воду. Дорого, зато надежно. И, конечно, укрепить берега, поелику в последний раз их укрепляли в начале прошлого века, причем не особо тщательно…
Внезапно я почувствовал, как ее пальцы прикоснулись к моей руке.
– Еще раз извините. Будем считать…
– Уже считаю, – охотно согласился я. – Расскажите-ка лучше о вашей труппе.
– Ну вот еще! – судя по ее голосу, девушка явно повеселела. – В нашей труппе ничего особенного нет, и слава Богу. А вот вы, кажется, играли что-то необычное. Как звали того сокрушителя столиц? Ольянтай?
– Ольянтай, – кивнул я. – Но его я играл мало. Моя роль – это Илочечонк.
Она даже остановилась.
– Это… Это вроде гидравликуса?
Я невольно рассмеялся и тут только сообразил, что девушка так и не отняла руку. Наверно, ночь была слишком холодной.
– Илочечонк – это маленький мальчик, который попал в стаю ягуаров. На языке гуарани его имя означает Младший Брат. Илочечонк вырос, считая, что он ягуар, но вот однажды ему пришлось вернуться к людям…
Внезапно мне расхотелось рассказывать о своей любимой роли. Илочечонк вернулся к людям. Он не хотел возвращаться.
– Наверно, ему было трудно?
– Конечно, – вздохнул я. – И он очень тосковал по стае. Тосковал – и мечтал вернуться в Прохладный Лес. Но туда ему не было дороги…
Больше всего я боялся, что девушка спросит, почему. Придется отвечать, а говорить об этом….
– Осторожно!
Уклониться я не успел. Сильный удар отбросил меня в сторону, в тот же миг чья-то рука грубо сдернула с плеч мой новый амстердамский плащ.
– Лупи купчишку!
Темнота сгустилась, распадаясь на черные фигуры.
– Где он, синьоры? Ба, да тут девка! Ату!
Пахнуло перегаром и почему-то – розовым маслом. Я уклонился от чьего-то кулака, отскочил в сторону.
– Точно, девка! Хватайте ее, синьор Гримальди!
Вот уж не думал, что римские banditto называют друг друга «синьорами»!
Один, второй… Кажется, трое. Трое, и по крайней мере у одного – шпага.
– Синьорина, позвольте, э-э-э, предложить… Ах ты, сучка, кусаться вздумала!
Франческа вскрикнула. Я бросился вперед – и наткнулся на кончик широкой шпаги.
– Стой где стоишь, скотина! А не то, как жука-навозника, клянусь Святой Бригиттой! Эй, тащите девку к карете!
Вновь послышался крик, шпага у моей груди дрогнула, но растерянность уже проходила. Да, их трое, у всех шпаги, двое – высокий и толстяк – держат Франческу за руки, а широкоплечий крепыш со шпагой в руке, тот, что так не вовремя помянул Святую Бригитту…
– Кидай кошель, купчишка, да проваливай! Не беспокойся, твоя девка скучать не будет! Ну, пошевеливайся!
Я кивнул, протянул руку к поясу…
…И ягуар превратился в обезьяну.
…Отец Хозе, черный, как безлунная ночь, и такой же мрачный. Ни разу он не улыбнулся, ни разу – даже на Рождество, когда в небе под горячими звездами зажигались «соломенные огни». В Гуаире он уже давно, и мы не спрашиваем, откуда пришел к нам этот пожилой слегка сутулый негр с пятнами проседи в курчавых волосах и рваными шрамами на запястьях. Расспросы ни к чему. Вокруг наших границ много энкомиендо[8]. Оттуда бегут, но не всем, как отцу Хозе, удается запутать следы и уйти от беспощадных «рапазиада пура ланца» – копьеносцев на низкорослых выносливых конях.
– Драться надо уметь, сынок. Ты даже не представляешь, как это иногда нужно…
…Обезьяне ни к чему стоять на задних лапах. На четвереньках удобнее. Прежде всего, уйти от удара, затем перевернуться, легко отбежать чуть в сторону. Смешные неуклюжие люди ловят руками воздух, рассекают темноту острым железом. Они не знают, что обезьяну не убить сталью. Нужен сарбакан, но сарбакана у них нет. Ну-ка, поиграем!
– Когда ты уходишь к белым, у тебя ничего не будет, кроме твоего распятия и твоей гитары, сынок. Индейцы не тронут тебя, но бандерайты не пощадят.
…Люди суетятся – нелепо, бестолково. Их короткие руки не могут достать верткого зверя, к тому же их трое, они мешают друг другу. Говорят, людям очень смешно наблюдать, как скачет обезьяна. Прыг – ушла, прыг – и снова не попали. А сейчас – еще смешнее, упор на руки, ногу вверх… Неужели больно?
– Мы называли это «капоэйра». Белым казалось, что глупые черные рабы просто учатся танцевать… У тебя тоже были рабы, сынок?
