выиграть время. К нашему приезду они постараются замести все следы. Но мы сделаем все, что сможем… Кстати, возьмите с собой книгу – ее вам уже приготовили в библиотеке.
– «Ареопагитику»? – оживился Ансельм. – Вы хотели устроить диспут…
Я улыбнулся:
– Дионисием, епископом Афинским, мы с вами займемся по возвращении. С собой же вы возьмете «Светильник» Гонория Августодунского, книгу весьма поучительную, которую вам предстоит изучать вместе с братом Петром.
Физиономия Ансельма вытянулась, и я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. «Светильник» предназначался для чтения в младших классах. Обычно его рекомендовали для закрепления навыков в латинском языке.
– Вы поможете брату Петру освоить эту душеполезную книгу. Надеюсь, она вам придется более по душе, чем писания грешного брата Абеляра.
Метнув эту парфянскую стрелу, я оставил Ансельма размышлять о философском смысле колки дров и таскания воды из колодца. Уже за дверью я с некоторым запозданием сообразил, что прямо не запретил парню брать с собой оружие. Но возвращаться не стал – пусть Ансельм поступает по своему разумению. В конце концов, отец аббат обещал взять грех на себя.
VI.
Отъезд был назначен на утро, и я, отстояв вечерню и получив разрешение не быть на всенощной, отправил Пьера и Ансельма спать. Этому меня научили еще в бытность оруженосцем – перед походом необходимо как следует выспаться. Уже командуя отрядом, я строго соблюдал правило – воины должны вовремя отдыхать. Порой это было нелегко. Молодые ребята, особенно из числа только что прибывших в Святую Землю, заводили долгие разговоры, вспоминая дом, а еще более – мечтая о завтрашних подвигах. Но я это пресекал, справедливо заслужив репутацию человека сурового и нелюдимого. Годы в Сен-Дени не прибавили веселости, зато еще более научили ценить редкие минуты отдыха. Монаху не положено отдыхать, но перед дальней и опасной дорогой я просто обязан заставить моих ребят выспаться.
К сожалению, самому мне заснуть не удалось, хотя за последние годы я научился спать в любом месте и в любое время – как и положено монаху. Вначале хотелось еще раз продумать все, касающееся путешествия, вспомнить мелочи, которые обычно забываешь перед дорогой, восстановить в памяти некоторые важные подробности об округе Памье. Затем вспомнился – не к месту и не вовремя – Его Высокопреосвященство, его бредовая идея о Святейшем Обвинении, которое зажжет костры по всей Европе. Вероятно, его рвение вызвано не только соображениями, мною слышанными, но и тем, что он видит на посту Главного Обвинителя не кого-нибудь, а свою собственную скромную персону. О семье Орсини уже давно говорили всякое. Его Высокопреосвященство был, похоже, ее достойным представителем.
А затем, забывшись, начал вспоминать то, что было давно, что я запретил себе помнить, и это опасное путешествие увело меня далеко – слишком далеко…
Стук в дверь заставил вздрогнуть, затем вскочить. Перед поездкой меня не должны тревожить – отец Сугерий обещал лично позаботиться.
Стук – негромкий, но настойчивый – повторился. Я провел рукой по лицу и накинул ризу. Вообще-то в Сен-Дени входят без стука, но для некоторых братьев делают исключение. Я перекрестился, помянул Святого Бенедикта и открыл дверь. На меня взглянула сонная физиономия молоденького послушника.
– От-тец Гильом! – ко всему бедняга еще и заикался. – В-вас…
– Кто? – первым делом я подумал об аббате, затем – об Орсини.
– От-тец Эльфрик. Он… в-вас…
Вначале я подумал, что ослышался, или мальчишка перепутал спросонья. Отец Эльфрик? А почему не мраморная статуя Святого Дионисия в главном Храме?
– З-з-зовет! – выдавил из себя послушник, и я, наконец, понял, что все-таки не ослышался.
…После приезда Его Высокопреосвященства я мог ожидать чего угодно, но все же не этого. Хотя бы потому, что отцу Эльфрику уже много лет нет никакого дела до суеты, которая, несмотря на все старания, заполняет Сен-Дени. Отцу Эльфрику вообще ни до чего нет дела – если, конечно, не считать главного, зачем мы и пришли в обитель.
Об отце Эльфрике я услышал еще до того, как переступил порог Сен-Дени. Рассказы – вернее, легенды – о великом затворнике ходили по всем монастырям Королевства Французского. Отец Эльфрик бросил вызов миру, но в отличие от большинства братьев, сумел выстоять. Его не интересовали монастырские дела – и монастырские дрязги, он не писал ученых трудов, не дегустировал знаменитые бенедиктинские вина. Рассказывали, что он, приняв постриг, сразу же закрылся в келье, проводя время в молитвах и суровом посте. И это продолжается не год, и не два, а уже сорок лет!
В отличие от большинства подобных легенд, история отца Эльфрика оказалась полностью правдивой. Уже в Сен-Дени я узнал, что сорок лет назад в ворота обители постучался немолодой путник, пришедший неизвестно откуда. Его впустили, и он остался, чтобы стать живой легендой, одной из тех, на которых стоит наш орден. Затворник покидал келью лишь в великие праздники, и тогда все, кто был в храме, с почтением взирали на высокую, чуть сутулую фигуру в темной ризе с глубоким капюшоном, закрывавшим лицо. Отец Сугерий втайне уже распорядился записывать все рассказы о праведнике, ходившие среди братьев. Бог весть, не придется ли вскоре составлять жизнеописание нового святого?..
В келье отца Эльфрика я ни разу не бывал. Туда вообще никто не заходил, кроме аббата и отца Эрве. Поэтому я переступил порог не без смущения и некоторой опаски. Я совсем не знал затворника – и никто его не знал – но чувствовал, что старый монах чем-то отличается от всех нас, суетящихся за стенами Сен- Дени.
– Я потревожил вас, брат Гильом, но вы, если не ошибаюсь, не спали.
Еще до того, как разглядеть темный силуэт, застывший возле узкого окошка, сквозь которое сочился ночной сумрак, я успел испытать некоторое удивление. Поразила речь – совершенно правильная, даже изысканная латынь. Почему-то думалось, что будущий святой изъясняется несколько иначе.
– Садитесь, брат Гильом, слева – ложе. Я неплохо вижу в темноте, но если хотите – зажгу лучину.
– Нет, не надо, – я наконец-то оправился от смущения. – Я тоже вижу, но мне надо немного привыкнуть.
