Гибель ведьмы самым положительным образом подействовала на рассудок сестры Цецилии, которая привселюдно объявила, что она – не Жанна де Гарр, что и было засвидетельствовано по всем правилам.
– Ну как вам, брат Ансельм? – поинтересовался я, когда последний свиток был прочитан. Итальянец долго молчал, затем пожал плечами:
– Один мой зануда-учитель… Я не имею в виду вас, отец Гильом…
– Другой зануда, – понимающе кивнул я.
– Другой зануда. Он говорил, что не так важен Гомер, как комментарии к Гомеру.
– И какие будут комментарии к Гомеру?
Ансельм взвесил в руке свиток и, поморщившись, покатил его по столу, затем ловко поймал и положил на место.
– Оформлено по всем правилам. Когда в Тулузе или даже в Риме такое прочтут, подкопаться будет трудно. Епископ не выполнил приказ Орсини и не отправил арестованных в Тулузу, но он может сослаться на то, что действовал в пределах своих полномочий. В крайнем случае ему скажут «Ай-яй-яй!».
– Не скажут, – я еще раз просмотрел соответствующий раздел дела. – Монсеньор Орсини не давал письменного приказа. Брат Умберто передал его устно, а пока пришло подтверждение… Но я не слышу комментариев к Гомеру.
Ансельм щелкнул пальцами:
– Отец Гильом, вам не кажется, что монсеньор де Лоз немного перестарался? Если дело закрыто, зачем натравливать на нас де Гарая? Не логично ли принять нас со всеми почестями, напоить, накормить и вручить эти свитки?
– А почему убрали брата Умберто? – усмехнулся я. – Могу добавить комментариев, брат Ансельм. Если бы все было закончено, Его Преосвященство не уезжал бы в Фуа на несуществующий праздник. Мы приехали поздно, но что-то еще они не успели спрятать. Значит…
– Едем в Артигат, – понял Ансельм.
– Да! Завтра же.
…Достойный брат Жеанар долго уговаривал нас остановиться в епископском доме, но я рассудил, что не стоит злоупотреблять подобным гостеприимством. Местный постоялый двор тоже не вызывал доверия, но Пьер, покрутившийся по Памье, пока мы с Ансельмом изучали дело, договорился с хозяином одного пустующего дома на окраине. Дом этот не имел крыши, зато сохранил прочную дверь с мощным засовом.
– Я все смотреть, – сообщил нормандец, когда мы, поужинав в ближайшей харчевне, принялись устраиваться на ночь. – Я все слушать… Слушал.
– И как тебе басконский язык? – осведомился Ансельм.
Пьер хитро улыбнулся:
– А ничего! «То, что он сказать не может, то написано на роже…»
Я вздохнул и укоризненно поглядел на Ансельма. Тот отвел глаза.
– И что же там написано, брат Петр?
– Ну… – нормандец замялся. – Епископ большая скотина есть.
– Брат Петр! – возопил я. – Не берите дурной пример с брата Ансельма! Чтите отцов наших духовных!
Пьер вздохнул.
– Епископ… Как в той песенке, брат Ансельм? «Кто у них в судилище защищает дело, тот одну лишь истину пусть запомнит смело: Хочешь дело выиграть – выложи монету. Нету справедливости, коли денег нету».
Поистине, успехи в латинском языке налицо. Кто бы мог надеяться еще год назад, что Пьер, еле склонявший «армо, армэ…» будет без ошибок цитировать Вальтера из Шатильона! Я вновь поглядел на Ансельма, но тот сделал вид, что изучает один из свитков.
– Живет он с женщина, – продолжал ободренный успехом Пьер. – То есть с женщиной. Она есть его служанка. Живет он с мужчина. Он есть…
– Брат Петр! – я вздохнул. – Хватит!
– Но вы же спрашивали, отец Гильом! – удивился нормандец. – Я узнавать… узнавал. А хозяйство он вести не уметь… Не умеет. Все отдавать на откуп брату Жеанару.
– Да какое тут хозяйство? – удивился Ансельм. – Пустоши, овцы грязные…
– Не скажи, брат Ансельм! Земля тут есть. Пастбища тут есть. Я смотрел. Если пшеницу сеять вместо проса…
– Как у вас в деревне, – ввернул итальянец.
– И не как у нас! – похоже, Пьер слегка обиделся. – Тут земля хорошая. Тут пастбища хорошие. Тут каждый год ярмарка есть…
– Только тебя тут не хватает, – хмыкнул Ансельм, и Пьер обиделся – на этот раз всерьез.
– Мир вам, братья! – вмешался я. – Брат Ансельм, нехорошо!
Итальянец взглянул на насупившегося Пьера и развел руками:
– Ну, извини, брат Петр! Я это в том смысле, что ты бы тут порядок навел.
