– Дети тьмы! – раздался громкий знакомый голос. – Восславим Владыку! Восславим того, кому мы отдаем наши души и наши тела!
В ответ – дружный хор, выкрикивающий странные непонятные слова. Вслушиваться я не стал – все и так ясно. Черная месса! Самая страшная мерзость, какая существует под солнцем – точнее, под луной, которая как раз начинала неторопливо всходить над высокими кронами.
– Узнали? Вы его узнали? – шептал Ансельм, но я предостерегающе поднял руку. Шуметь не стоило – заметь они нас, кинжал едва ли поможет. Того, кто появился при свете зеленого пламени, я, конечно, узнал.
…Трудная епархия досталась монсеньору Арно де Лозу!..
– Сейчас… Сейчас они… – вновь начал итальянец, но я взял его за руку и потянул назад, в лесную чащу. Что будет дальше, я догадывался, но не имел ни малейшего желания лицезреть подобное. Да и парню это ни к чему.
Пока мы пробирались между старых, покрытых мхом стволов, я прикидывал, что сказать Ансельму. Умберто Лючини, посланец Его Высокопреосвященства, оказался прав. Только он искал сатанистов в замке д'Эконсбефа, они же оказались совсем рядом.
– Что тебе еще сказали «чистые»? – поинтересовался я, когда мы, наконец, выбрались на тропу.
– Сказали, чтобы я подумал. Просто подумал, – негромко откликнулся Ансельм.
Мы пошли обратно, а я все еще не представлял, что мне говорить парню. «Горе тебе земля, когда царь твой отрок»[43]. Горе епархии, где епископ – сатанист! Но все же…
– Брат мой, – наконец, начал я. – Думаю, мы одинаково относимся к тому, что видели.
Короткий злой смешок:
– Нет, отец Гильом. Сейчас вы скажете, что не все епископы поклоняются Вельзевулу. Что есть хорошие епископы. И хорошие архиепископы…
Вспомнилась площадь в центре Тулузы – и скованный цепями человек. Фирмен Мори, посмевший перечить архиепископу Тулузскому…
– Вы скажете, что есть даже хорошие кардиналы… И что Святая Католическая Церковь – вовсе не синагога Сатаны, как говорят заблудшие братья-катары.
Конечно, следовало возразить, но я вдруг представил, как докладываю о виденном Его Высокопреосвященству. Мне показалось, что я вижу усмешку на молодом надменном лице, слышу его снисходительный голос: «Теперь вы убедились, брат Гильом? Вы же сами видели!»
Да, я видел. Видел и то, что пока не мог увидеть Ансельм. Костры – десятки, сотни костров, на которых горят нечестивцы – подлинные и мнимые, все, на кого укажет Святейшее Обвинение. А в ответ – другие костры, возле которых шуты в рогатых масках будут призывать свою паству к отмщению. И внимательные глаза «чистых» братьев, следящих за этим безумием, чтобы дождаться своего часа…
– Завтра мы наденем кольчуги, – решил я. – И отныне – ни шагу без моего разрешения.
III.
Собор был полон. Точнее, переполнен. Люди теснились между громоздкими серыми колоннами, толпились в проходе, заглядывали в широко распахнутые двери. Месса заканчивалась. Монсеньор – на этот раз не в рогатой маске, а в роскошной митре, – священнодействовал под мелодичный перезвон колокольчика, который держал служка. Мне показалось, что я видел паренька вчера ночью на поляне. Ну что ж, значит, мельничный жернов на шее епископа будет еще тяжелее…
Ансельм, Пьер и я сидели неподалеку – слева от алтаря. С куда большим удовольствием я бы устроился где-нибудь подальше, а то и вообще постоял в дверях, но перед мессой брат Жеанар лично проводил нас на почетные места. Нельзя сказать, что это внимание вызвало ответный отзвук в моей душе. Монсеньор что-то задумал, и все это – неспроста.
В последний раз прозвенел колокольчик, под высокими сводами прогремели голоса певчих, и в соборе наступила тишина. Его Преосвященство вышел к амвону. Левая рука резко взметнулась вверх:
– Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана![44]
По храму прошелестел легкий вздох. Мы с Ансельмом переглянулись – неплохую тему для проповеди избрал Его Преосвященство! Не иначе, очень близкую его христианской душе!
– Дети мои! Христиане Памье! Верные сыны нашей Святой Католической Церкви! Пришло время покаяния, ибо тот, кто ходит, аки лев рыкающий, уже близко!
Снова шелест – на этот раз громче. Я заметил, что люди начинают удивленно перешептываться.
– Да не отнесетесь вы легкомысленно к словам моим, братья! Да не успокоитесь в постыдной слепоте. Враг близко, он рыщет возле нашего славного города, и следы его видны повсюду!
– Еще бы! – не выдержал Ансельм. Пьер недоумевающе поглядел на меня, и я поспешил успокоить горячего итальянца.
– Вспомните! Не остыл еще пепел проклятой ведьмы – Лизетты де Пио, творившей свои пагубные козни в Артигате. Длань Церкви покарала нечестивицу, и кое-кто посмел успокоиться. Но вспомните: «Когда нечистый выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел, и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там – и бывает для человека того последнее хуже первого»[45]. Воистину справедливы эти слова, братья мои! Ибо злой дух, коего мы изгнали, вновь вернулся в Памье и привел с собою иных, еще хуже…
– Не о нас ли он? – негромко произнес Ансельм, и я невольно вздрогнул. Идея неплоха – вполне в духе монсеньора.
– Не раз, и не два слышали мы о зловредном демоне, бродящем окрест. Слышали – но не слушали. Ибо мало осталось веры, и не спешим мы на пожар, хотя дом уже горит, и рушатся стропила…
