– Если он меня не послушает, вы уходите. Уходите быстро. Будут преследовать – разрешаю применять все. Это понятно?
– «Они сказали: Господи! Вот здесь два меча. Он сказал им: довольно» [50], – пробормотал Ансельм, а нормандец нахмурился и вновь качнул своим грозным оружием.
– В Памье не заходите, Тулузу тоже обойдите стороной. Идите «клюнийской тропой» прямо в Сен-Дени. Там все расскажете отцу Сугерию, и только ему. Понятно?
Пьер и Ансельм молчали, наконец Ансельм покачал головой.
– Что? – не понял я.
– «Тогда, оставив Его, все бежали…»[51] Отец Гильом, да за кого вы нас принимаете?
– Уж во всяком случае, не за Апостолов! – разозлился я. – Сделаете, как велено! Интересно, где это в уставе Святого Бенедикта сказано, что можно не подчиняться приказу старшего?
– Отец Гильом… – прогудел нормандец, но Ансельм резким движением оборвал его:
– Да плевал я на устав вместе со Святым Бенедиктом! Этого Бенедикта в Сен-Дени на дух не переносили с его скотской дуростью! Вы – рыцарь, дворянин. Я – тоже. Я не уйду!
Мальчику надо было дать выговориться. Я часто видел таких в Палестине – с горящими глазами, в которых светился страх – страх, что их посчитают трусами. Пусть покричит еще немного.
– Если б я был рыцарем, – спокойно ответил я, когда разгоряченный итальянец, наконец, умолк, – и если бы сейчас шел бой, я бы зарубил тебя, брат Ансельм, на месте за невыполнение приказа. Приказ не обсуждают, брат Ансельм!
Он что-то понял. Кажется, понял.
– Итак, вам все ясно. Брат Петр, дайте мне «Светильник».
– Что?! – обомлел нормандец.
– «Светильник», написанный благочестивым отцом Гонорием. Ибо ничто так не помогает, как душеспасительное чтение.
Пока пораженный Пьер извлекал из недр своего мешка искомый труд, я вдруг понял, что могу никогда больше не увидеть этих ребят. Не увидеть Сен-Дени, родной Оверни – ничего. Это был не страх – просто та последняя ясность, которую иногда ощущаешь перед боем.
«Светильник» весил немало, и я искренне посочувствовал Пьеру, таскавшему творение отца Гонория за плечами. Мой мешок сразу же оттянуло вниз, но на это уже можно было не обращать внимания. И тут я вспомнил. Ну конечно! Я порылся в мешке.
– Братья, этот свиток дал мне кардинал Орсини. Здесь написано мое имя, но это не так важно – главное, печать легата. Если что – это самое лучшее оружие.
Ансельм кивнул и быстро взял документ. Теперь все. Если мне не повезет, ребята уйдут. Смогут. Должны…
– Все поняли, братья?
– Если с вами что-нибудь случится, – медленно проговорил Ансельм, – я их сожгу – всех. От епископа до последнего виллана. Я буду жечь их на мокрой соломе – по три часа каждого.
Пьер испуганно перекрестился, но я лишь покачал головой.
– Нет, брат Ансельм. Это слова. Ты никогда не станешь жечь. Ни сейчас, ни через двадцать лет. И если я не вернусь, пусть это станет моим завещанием.
Итальянец хотел возразить, но я повернулся и быстро направился вниз, где шумела толпа.
VII.
Перед лицом со стуком скрестились копья. Латники монсеньора равнодушно глядели на меня, явно не собираясь подпускать ближе. Предусмотрительный пастырь позаботился о надежной охране.
– Именем Господа! – я поднял руку, и на лицах стражников отразилось что-то, похожее на сомнение. Наконец, один из них, очевидно старший, неохотно повернулся, и направился к большому шатру, где разместился де Лоз.
Я терпеливо ждал. Конечно, удобнее всего разговаривать с Его Преосвященством не здесь, а среди народа. Латники не станут меня слушать, особенно те, что помнят монсеньора в рогатой маске. Но выбирать не приходилось.
Полог приподнялся, из шатра вынырнул брат Жеанар. Испуганно взглянув на меня, он махнул рукой воинам и поспешил вновь скрыться. Латники неохотно отодвинули копья, и я подошел к шатру. И тут же увидел де Лоза – епископ шел мне навстречу, на его красном лице играла усмешка.
– Мир вам, сын мой! Отрадно зреть вас в святом воинстве!
Он был доволен собой. Трупы на склоне не смущали монсеньора.
– Вечером я буду служить прямо здесь. Надеюсь увидеть вас в сослужении.
Я еле удержался, чтобы не скривиться. Великая честь для монаха из Сен-Дени – служить мессу вместе с монсеньором-сатанистом! Впрочем, это уже не важно.
– Ваше Преосвященство! Властью, предоставленной мне легатом Святого Престола, именем Его Святейшества, приказываю вам немедленно распустить людей и вернуться в Памье!
Все сказано. Большего сделать нельзя.
Выползший вновь из шатра Жеанар де Юр побледнел, как полотно, и застыл на месте. Епископ остался невозмутим.
