И – под ручку меня. А сзади еще двое в затылок дышат.
Как узнал я поутру, что в город выпустят, да еще без яду в брюхе – обрадовался. Пикаро, он вроде рыбы, пусти в воду – из любой сети улизнет. Тем более расчетец у меня имелся. Думалось отчего-то, что жердь со мною пойдет, фра Луне, то есть. Этого бы я с одного удара завалил.
…Дагу, конечно, не вернули – умные!
Но – не повезло. Не жердь со мною пошла – фра Мартин громоздкий. А этого с копыт не собьешь, здоровый, почти как дон Фонсека. И те двое, что сзади пристроились, не отстают. Крепкие – и в плащах черных до пят. А под плащами – не поймешь чего, то ли арбалет взведенный (видел такие – маленький, в локоть всего), то ли просто нож метательный. И предупредили – дернешься, мол, подраним. И сразу – на гарроту.
Вот и гуляем.
– Запомнил, значит? – продолжал меж тем фра Мартин. – А ну-ка повтори, сын мой! Да с самого начала все.
Оглянулся я, в который раз уже. Нет, не убежать. Ежели бы на улицах народу побольше было! Да мы, видать, неспроста людные места обходим.
Делать нечего – повторил. Повторил, да и усомнился:
– А если спросят, чего в домах тех внутри? И как сеньоры эти, заговорщики которые, выглядят?
– Ишь, умный!
Засопел фра Мартин, насупился:
– Это верно, конечно, да только времени у нас мало, два дня всего. Коли не подпишет, начинаем. А вот ежели да, тогда все чин чином подготовим, понял?
– Да как не понять? – согласился я.
…Ой, любопытно! Это кто же чего подписать должен?
– А спросят – отвечай, что ночью дело было, а сеньоры те, само собой, маски надевали. С какой радости им лица свои благородные тебе, разбойнику морскому, показывать? А раз ночью, значит, темно вокруг, не разглядел ты. Понял ли?
Не стал я спорить – понял. Что спешат очень – понял.
Два дня, выходит?
А фра Мартин все дальше косолапит, меня за собою тянет, да только неуверенно как-то. Раз оглянулся, два оглянулся…
Встал.
Встал, тонзуру свою почесал, меня в сторонку оттащил, к калитке резной.
– Слушай, Гевара, ты особняк его милости Агустино Перена, ассистента Севильи, помнишь?
– Чего же не помнить-то? – удивился я. – На углу Аббатской он, двухэтажный такой. И бывал я там, не в парадных покоях, правда.
Было дело! Посылал меня Калабриец к человечку одному, при доне Агустино служившему. Да не просто – с вексельком верным.
– Так даже? – обрадовался громоздкий. – Вот и славно, сын мой! Там ты, значит, и виделся с сеньором Алонсо де Кабальеро, вице-канцлером Арагона. Восемь месяцев назад он в Севилью приезжал, не спутай. Вместе с Его Высочеством Фердинандом, в свите его.
Кивнул я – и это не спутаю. Да чего это с фра Мартином? Сопит, на меня не смотрит.
– А погулять не хочешь, грешник? Часа, значит, три?
Ах, вот оно что! Не выдержал я – хмыкнул. Прямо в рожу ему.
– Так это не я погулять хочу. Вы хотите, святой отец. И не я грешник – другой кто-то!
Думал – в зубы саданет. Нет, стерпел! Снова тонзуру свою чесать принялся, да не пальцем, всей пятерней.
– Все мы грешны, все сын мой! Все грешны, да не все умны. А умный ты ежели, поймешь. Поймешь – и язык свой прикусишь.
– Прикусил уже, – согласился я. – Так чего, идти мне?
Засмеялся громоздкий, меня по плечу хлопнул:
– Иди-иди! Да недалеко только. Смиренные братья за тобою, негодником, проследят, чтобы не случилось чего. Ты ведь свои вещички у «Тетки Пипоты» кинул? Вот туда и гряди, сын мой. Винца выпей, девочку кликни, посисястее чтоб была. Напоследок оно, значит…
Облизнулся даже фра Мартин, не иначе про «напоследок» этот подумав. А у меня словно крылья выросли. Да хоть на полчаса отпустите. Двое за спиной – подумаешь!
…Ошибся я – не двое. И не четверо даже – шестеро. Не дурак оказался фра Мартин. Ежели бы двое, то вышел бы Белый Начо на Ареналь-площадь, свистнул в два пальца…
А так нет – успеют скрутить. Или ножом саданут.
В общем, некуда деваться – пошел к тетке Пипоте. Оно и в правду, винца бы хлебнуть…
– Диририм-дрим-дрим! Диририм-дрим-дрим!
