Она вздохнула, худая дрожащая рука медленно потерла лоб.
– Ванакт Главк был в ссоре с верховным жрецом Дия – богоравным Кефеем. Он наделся на поддержку Эвсора, жреца Поседайона, но тот умер, а на его место пришел Арейфоой. Ванакт узнал о кровавых жертвах богам и хотел казнить Кефея...
Об этом я тоже знал. Мелькнула мысль, что Эриф послал меня именно за этим – узнать правду о гибели Главка и его семьи.
– Кефей сговорился с Арейфооем, и Главк был обречен. Его любило войско, но он просмотрел то, что происходит под дворцовой крышей. Его жена – царица Никтея – любила мужа, но кое-кто сумел убедить ванакта, что она предпочла его брата – царевича Ифимедея. Ванакт поверил – и не он один. Говорили даже, что Клеотер – не сын Главка, но это ложь. Ложь, которая убила всех – и ванакта, и его семью, а через много лет – и его брата...
...Выходит, Эриф прав – болтовня мерзавца Рексенора была лишь отзвуком давней лжи. Крест, на который я его отправил, Рексенор заработал честно.
– Я пыталась открыть глаза ванакту, но он не слушал. Впрочем, мне было все равно – что Главк, что Ифимедей. Я не любила их – сыновей Гипполоха, которые жили, в то время как мой Лай лежал в земле... Однажды ванакт обвинил брата в измене. Началась ссора, Главк обнажил меч. Ифимедей, защищаясь, убил его – и, говорят, до конца дней не мог простить себе смерти брата...
Вспомнилось застывшее лицо Ифимедея, его бессвязное: «Главк! Ведь ты должен знать...»
Призрак брата убил его – невиновного...
– В ту же ночь царица Никтея была убита. Говорят, Ифимедей не приказывал Скиру поднимать меч на вдову брата. Говорят, так велела новая царица – жена Ифимедея. Всякое говорят... Осталась Ктимена, которой не было и полугода, и Клеотер – законный наследник трона...
– Его отослали в деревню, – не выдержал я, – чтобы убить...
– Убить, – кивнула она. – Так решили Кефей и Арейфоой. Но Ифимедей не хотел смерти племянника. Он сделал так, чтобы Клеотера отправили в ту же деревню, где жил мой внук. Понимаешь, ванакт?
Я кивнул – что-то подобное говорил и Рексенор.
– Они были похожи. И в царском толосе решили похоронить сына Лая.
Белые губы искривились в подобие улыбки:
– Так говорят... На самом деле они не были на одно лицо, хотя сходство имелось – тот же рост, та же родинка на плече. Ифимедей приказал мне сделать их одинаковыми – не только лицом, но и голосом, и даже памятью. Убийцы хорошо знали царевича...
Вспомнился Скир. Старый волк клялся Стиксом, что сын Главка мертв. Похоже, он не только хоронил мальчишку, но и сделал все, чтобы эти похороны состоялись.
– Гирто, – не выдержал я, – людей можно сделать похожими, но не настолько. Ктимена и Дейотара тоже двоюродные сестры...
– Не перебивай, трудно говорить... Я была великой колдуньей, ванакт – не забывай этого. Я могла сделать так, чтобы всем казалось , будто мальчики одинаковы. Не навсегда, конечно... Когда я встретила тебя у храма Поседайона, то решила пошутить – и ты стал похож на покойного Главка. Хорошо получилось, правда? Ифимедей, как ты помнишь, оценил...
Ах, вот оно что! Кентавр Телл не ошибся...
Я невольно дотронулся ладонью до лица. Старуха покачала головой:
– Это уже проходит – медленно и незаметно. Скоро ты станешь прежним, но люди уже привыкнут к тебе... Но тогда, двадцать пять лет назад, надо было сделать так, чтобы мой внук был не только похож, но и помнил то же, что и царевич, так же говорил... Понимаешь, ванакт? Они хотели убить моего маленького внука, чтобы спасти отродье Главка!
Вновь вспомнился мой странный сон:
– Гирто, что случилось в храме, где ты была вместе с Арейфооем? Туда привели обоих мальчиков, уложили на каменные скамьи, ты плакала...
Она медленно качнула головой:
– Нет... Не скажу... Но ты и сам понимаешь – это была часть задуманного. Задуманного – ими... Но я решила спасти сына моего Лая – поменять детей местами. Не так уж трудно заставить ребенка забыть, кто он, подарить чужую память... Я хотела просить Арейфооя – тогда мы были дружны...
Она умолкла, я терпеливо ждал. Странно, об обоих мальчиках Гирто говорила, как о совершенно посторонних, будто один из них не сидел рядом с нею.
...Почему-то я был совершенно спокоен, лишь к горлу подкатывало что-то, напоминающее омерзение. Столько хлопот, столько труда, чтобы замучить шестилетнего мальчишку! Да поберет их всех чума, этих мудрых мужей и всемогущих колдуний!
Старуха закрыла глаза и долго лежала недвижно. Мне показалось, что она дремлет, но вот веки дрогнули. Злой, ненавидящий взгляд обжег меня:
– Ты ждешь, о всемогущий ванакт? Я рассказала конец истории, поведала и начало. Середины не будет! Я – последняя, кто знает, что именно случилось тогда, кто из детей умер и похоронен в царском толосе. И я не скажу тебе этого, Клеотер! Ты никогда – слышишь! – никогда не узнаешь, кто ты такой! И это будет моя месть...
Ее глаза впились в мое лицо, и что-то пришлось старухе явно не по душе. Она заспешила:
– Да! Да! Ты не узнаешь! С каждым годом тебе будет все хуже, это станет безумием более страшным, чем у бедняги Афикла. Даже после смерти, в царстве Гадеса, твоя тень не найдет покоя!
Я отвел глаза. Безумие, которым она грозила мне, уже начало овладевать ею самой.
