формированиями немецких войск, многие из них скрыты в лесах. На всей протяженности советской границы, около двухсот километров в глубину, ведутся большие работы по замене колеи на немецкий стандарт ширины, стратегические автомобильные дороги ремонтируются и мостятся. Все мосты укреплены и охраняются легкой артиллерией. Дюжинами эшелонов на фронт отправляются солдаты в полном обмундирований и вооружении. Они молоды и здоровы, в возрасте 20–30 лет, «хорошо одеты и откормлены». «Производят впечатление ударных частей, уже побывавших в бою». Бесконечные длинные колонны, каждая из 20 — 100 машин, движутся к границам. Между станциями Коло и Канин он видел колонну длиной около 20 км из больших грузовиков, идущих на дистанции 10–15 м друг от друга{1281}.
Всевозможные донесения были обобщены и представлены Сталину в более сжатой форме 12 июня. Кратко описывались интенсивные усилия немцев по осуществлению плотного развертывания войск в районах, граничащих с СССР, устройству специальных складов горючего и боеприпасов вблизи границы. Затем сообщалось о посещении приграничной местности 23 офицерами высшего ранга, пристально наблюдавшими и фотографировавшими советскую сторону{1282}. НКГБ подготовил захватывающий меморандум о вопиющих случаях нарушения советского воздушного пространства начиная с октября 1940 г. Из 185 разведывательных полетов 91 произошел в период с мая до середины июня. Такие же жалобы Жуков получал от Северного флота. Самолеты, проникающие на глубину до 100 километров, пролетали над местами большого сосредоточения войск Красной Армии. На земле почти 10 % из 2080 человек, нелегально пересекших границу, оказались агентами германской разведки{1283}. Перехваченные телеграммы довершали картину. Японский консул в Кенигсберге сообщал важные результаты наблюдений за одним из главных железнодорожных узлов, через который проходила транспортировка основных сил немцев из Берлина на восточный фронт. Так, за один день, 9 июня, он отметил прохождение 17 специальных военных составов (12 перевозили механизированные соединения, три — танки, один — полевую артиллерию и один — медицинское оборудование){1284}.
К непрерывной и массовой перевозке войск в Польшу добавлялась информация о мобилизации на Балканах; гражданское население там предупредили о возможности длительных воздушных тревог{1285}. И, вероятно, самое главное — Голиков вдруг признал необходимым уделить «ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ… продолжающемуся усилению немецких войск на территории Польши». Итак, всего лишь за две недели до нападения советская разведка наконец стала рассматривать возможность нанесения удара на центральном участке, по линии Минск — Москва, а не на Украине{1286}. Кобулов в Берлине был того же мнения. Он определил местонахождение главных штаб-квартир групп армий в Кенигсберге, Алленштайне, Варшаве, Люблине и в районе Замостья — Красностава — Янова к югу от Кракова. Кроме того, отборные немецкие части отправлялись в Ченстохов, Катовицы, Краков, Лодзь, Познань, Бреслау, Данциг, Штеттин и Бромберг, на центрально-западный участок. Ахиллесовой пятой его донесения было отсутствие сведений о реальных планах; только «Старшина» мог бы заполучить их, но с риском провалить всю берлинскую сеть{1287}.
Жуков и Тимошенко не оставляли без внимания непрерывный поток информации, так же как и полевые командиры. Жуков был вынужден отменить изданный Кирпоносом приказ командующим силами прикрытия развернуть войска в буферной зоне между укрепрайонами и границей, о котором НКГБ донес Сталину. Такой приказ, вторил Сталину Жуков, может «спровоцировать немцев на вооруженное столкновение»{1288}. Кирпонос, однако, не успокоился и просил разрешения на проведение особых мероприятий «в целях усиления боеготовности» Киевского военного округа. К 1 июля он намеревался послать ряд стрелковых дивизий на передовые позиции и полностью привести в рабочее состояние построенные на границе аэродромы. По его мнению, приложив огромные усилия, он мог бы обеспечить эффективную оборону на своем фронте к октябрю/ноябрю месяцу. Однако в настоящий момент у него не было даже полумиллиона рублей, в которых он отчаянно нуждался, чтобы создать инфраструктуру для усиления войск{1289}.
Удерживая местное командование от одностороннмх действий, Жуков в то же время поощрял их вести приготовления постольку, поскольку это не вызовет гнева Сталина. Чтобы сократить время приведения сил прикрытия в боевую готовность после объявления военной тревоги, местное командование получило приказ подготовить для войны боеприпасы и снаряжение. Патроны в пулеметных лентах, хранившихся в ящиках на складах, отсырели и требовали просушки. В чрезвычайной ситуации их следовало просушивать и менять каждые два месяца. Половину снарядов и ручных гранат на резервных складах следовало расконсервировать и распределить по артиллерийским соединениям сил прикрытия, которые должны были находиться в состоянии полной боеготовности. Необходимо было также подготовить и раздать сухие пайки, наладить работу полевых кухонь и других служб тыла. Половине танковых соединений приказали заправиться горючим и быть готовыми к боевым действиям. Время приведения в боевую готовность по тревоге было сокращено до двух часов для стрелковых дивизий и трех — для мотопехотных и артиллерийских{1290}.
Проверяя положение дел с проведением мобилизации, Ватутин, занимавшийся оперативным планированием, обнаружил, что пока мобилизованы 303 дивизии. 186 из них развернуты вдоль западной границы, в их числе 120 стрелковых, 40 танковых, 20 механизированных и 6 кавалерийских. Они были более или менее равномерно распределены между южным, центральным и северным фронтами. Второй эшелон, резерв Главного командования, который должен был быть размещен в окрестностях Москвы, находился пока в зачаточном состоянии. Что касается авиации, из 159 авиаполков на западе 18 размещались на севере, 13 на северо-западе и 21 на центральном западном фронте (всего 52), в сравнении с 85, размещенными на юго-западном фронте и 29, оставленными в резерве Главного командования. Таким образом, мобилизация была еще в самом начале: второй эшелон пока не сформирован, а необходимость защищать протяженную границу приводила к распылению сил прикрытия и опасным разрывам в обороне{1291}.
В ночь с 11 на 12 июня Жуков и Тимошенко попросили разрешения привести в действие план развертывания, разработанный ими в апреле и мае. Это позволило бы двинуть силы прикрытия на передовые рубежи и создать благоприятные условия для ведения оборонительной войны. Сталин категорически отверг их предложения, посоветовав почитать прессу на следующий день. Можно представить себе, как ошарашило их наутро коммюнике ТАСС, отрицавшее возможность войны{1292}. Тем не менее, ответственность за подготовку армии к войне по- прежнему лежала на их плечах. Когда они стали настаивать на своем требовании привести войска в боевую готовность, Сталин сказал: «С Германией у нас договор о ненападении… Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия». Он рассердился: «Вы что же, предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война!» Тимошенко и Жуков покидали Кремль с тяжелым сердцем{1293}.
13 июня Жуков и Тимошенко модернизировали план обороны для сил прикрытия Прибалтийского и Западного округов. План подразумевал завершение наращивания сил немцами и признавал наличие главной угрозы на центральном участке. Задачи, поставленные командующим округами, ясно говорят о характере угрозы и оборонительной диспозиции войск:
«II. Задачи сил прикрытия
а) Препятствовать вторжению сухопутных или воздушных сил противника на территорию
