Он приводил выдержанные в таком духе комментарии по поводу пакта о нейтралитете с Японией и признания Сталиным правительств, созданных на оккупированных территориях.
В подтверждение вывода, что от Кремля ожидают возобновления переговоров, Деканозов пространно цитировал те газеты, которые указывали, как он писал, будто «нынешняя политика СССР целиком на стороне 'нового порядка' в Европе». Столь же рьяно он выдвигал на первое место сведения о якобы растущем расколе внутри Германии. По его словам, «более разумные и солидные люди (главным образом, немецкие промышленники) настроены против обострения отношений с Советским Союзом и высказываются в таком смысле, что они очень довольны нынешними хозяйственными связями с СССР. Наоборот, военные круги, особенно некоторая их часть, высказываются… в более агрессивном духе по отношению к СССР». Что же касается условий соглашения, по мнению Деканозова, наиболее частые слухи из различных источников говорили об «аренде Украины на 5, 35 и 99 лет». Возможно, самым значительным его наблюдением являлась уверенность, будто слухи исходят от германского правительства и распространяются им. Тем не менее, само количество этих слухов вселяло сомнение и приводило к мысли о том, что в конечном счете «немцы по-прежнему продолжают идеологическую (и фактическую) подготовку для войны против СССР»{1083}.
В конце мая Тимошенко и Жукова вызвали в Кремль, куда они прибыли в уверенности, что Сталин наконец готов позволить им привести армию в «наивысшую боевую готовность» ввиду тревожных донесений разведки. Они были ошеломлены, когда Сталин передал им просьбу Шуленбурга разрешить группам немцев поиск захоронений немецких солдат, павших во время Первой мировой войны. Жукову было совершенно ясно, как он сердито заметил Жданову, что целью всего этого был осмотр районов, которые немцы собираются атаковать. Тимошенко ухватился за возможность поднять вопрос о растущем количестве нарушений советского воздушного пространства и просил позволения сбивать немецкие самолеты. Однако Сталин продолжал придерживаться убеждения, будто немецкие военные действуют на свой страх и риск. «Я не уверен, — завершил он дискуссию, — что Гитлер знает про эти полеты». Отметая возражения Жукова, он, казалось, был совершенно удовлетворен недавними объяснениями Гитлера, будто бы у неопытных молодых пилотов случаются трудности с навигацией. Более того, он сообщил Жукову о секретной личной встрече Деканозова с Гитлером, заверившим того, что целью переброски войск к границе являются перегруппировка их для наступления на запад и введение в заблуждение Лондона. Затем пошла в ход «теория ультиматума», чтобы обосновать предположение, будто немцы, возможно, пытаются «запугать нас». Даже когда число вторжений в советское воздушное пространство резко возросло в начале июня, Сталин предлагал, чтобы Молотов через Шуленбурга ознакомил Гитлера с положением дел{1084}.
Необходимость подлаживаться к мнению Кремля приобрела первостепенное значение. В своей сводке за май Голиков, словно забыв о неумолимых фактах, скопившихся у него на столе, пересмотрел свои прежние выводы о приоритетах Германии после балканской кампании. Задачи, осуществляемые германским верховным командованием, идут в следующем порядке: 1. Восстановление западных группировок для борьбы с Англией; 2. Наращивание сил против СССР; 3. Укрепление резервов верховного командования. Он грубо преувеличил число дивизий, предназначенных для вторжения в Англию, определив его в 122–126, в сравнении со 120–122 дивизиями, развернутыми против Советского Союза, тогда как 44–48 оставались в резерве. Развертывание войск на советской границе все еще привлекало преимущественное внимание к юго-западному фронту. 29 дивизий на Среднем Востоке, утверждал он, вполне соответствуют цели продолжения операций на Среднем Востоке при одновременной перегруппировке на западе в ожидании главной операции против Британских островов. В конце концов, констатировав, что «перегруппировки немецких войск после окончания Балканской кампании в основном завершены», он закрыл глаза на значительную переброску войск к границам в течение трех недель, предшествовавших нападению{1085}.
Органы безопасности тоже проявляли нерешительность. На банкете, данном японским послом, обсуждалась все большая вероятность нападения немцев, назывались возможные даты — 15 или 20 июня. Рассматривались различные сценарии нападения. Тем не менее, эта точнейшая информация, подогнанная затем по кремлевской мерке, превратилась в предположение, что война начнется после заключения англо- германского соглашения, возможно, на основе предложений, переданных в Лондоне Гессом. Более того, считалось само собой разумеющимся, что войне будут предшествовать жесткие требования, чтобы Советский Союз присоединился к Оси и оказал Германии «более эффективную экономическую поддержку». В конечном итоге, казалось, «угроза войны» использовалась «как средство давления» на Советский Союз{1086}.
Глава 11
Период наибольшей военной угрозы
Настороже
До второй половины апреля невозможно было увидеть во всей полноте наращивание сил немцев. Первоначальный этап развертывания немецких войск сводился к мобилизации и созданию инфраструктуры. Осуществлялось все это медленными темпами с середины декабря по март. Второй этап проходил с умеренной скоростью с марта до середины апреля, а ускоренные третий и четвертый этапы, включающие переброску моторизованных частей, начались в конце апреля. Резервы должны были выступить только после начала военных действий{1087}. Постепенно, но систематически проводимая советская мобилизация и развертывание сил являлись прямым ответом на угрозу со стороны Германии, ныне четко отражаемую многочисленными донесениями военной разведки{1088}.
Жукова, едва он вступил в свою новую должность начальника Генерального штаба, все больше беспокоили посыпавшиеся на него разведывательные сведения. Особенно угнетали его наложенные на него ограничения. Пристальное внимание Сталина к дипломатической «большой игре», с помощью которой он надеялся уберечь СССР от войны, резко контрастировало с весьма малым интересом, проявляемым им к военным делам и к деятельности своего нового начальника Генерального штаба. Тоталитарный режим Сталина зиждился на разделении различных ветвей власти. В результате Красная Армия была далека от политического процесса и редко осознавала его смысл. Сталинская дача, его кабинет в Кремле и, в меньшей степени, Политбюро, — возможно, единственные места, где сходились военная и политическая сферы, но как Жуков, так и Тимошенко лишь иногда бывали там. Фактически по мере приближения войны значительная часть разведывательной информации утаивалась от армии, вероятно, чтобы не дать ей повода настаивать на конкретных действиях{1089}.
В конце февраля Тимошенко устроил Жукову встречу со Сталиным. «Но имей в виду, — предупредил он Жукова, — что он не будет слушать длинный доклад. То, что ты рассказал мне за три часа, ему нужно доложить минут за десять». Сталин принимал Молотова и других членов Политбюро. Задачу начальника Генерального штаба отнюдь не облегчал факт присутствия его старых товарищей генералов Мехлиса и Кулика, пользовавшихся в последнее время симпатией Сталина, преданных и услужливых, однако не отличавшихся сколько-нибудь существенными военными успехами. Жданов и Ворошилов были тут же под рукой, чтобы поддержать взгляды Сталина по поводу военных дел{1090}
