– Чепуха все! Спартак – бывший трибун Мария, его настоящее имя – Квинт Курий.
– У них, у гладиаторов, боевые собаки имеются. Ногу откусывают враз!
– Да не ногу, не ногу.
– Хлеба на всех не!..
А забавно! Неужели эта толпа перепуганная – тот самый римский народ, что миром правит? Их же голыми руками брать можно, без всяких боевых собак!
– Эй, красивая! Не заблудилась? Могу проводить!
Оглянулась. Опять? Опять и снова, Папия Муцила. Стоит Аякса куда-то отпустить, обязательно пристанут. В прошлый раз Слон был, теперь…
– Если тебе к Новым лавкам, давай вместе проталкиваться. А то затопчут добрые квириты! Зачем такой красивой среди этого стада пылью и потом дышать. Пошли?
Подмигнул. Нет, не Слон. Ростом даже повыше и плечами пошире, зато без брюха. Черноволос, голубоглаз, губы яркие, складки резкие у рта. И тога лучшей шерсти с каймой красной, прямо как у моего лопоухого. А неплох!
…Неплох. Только екнула сердце. Не Слон, точно. Такой схватит – не отпустит. И нож не достанешь.
– Пошли! – улыбнулась. – До Новых лавок. Только чтоб не приставал, ясно?
Вновь подмигнул. Сколько ему, черноволосому? За тридцать, пожалуй, но ненамного.
– До лавок, красивая. Только чтоб не приставала, ясно?
Засмеялись уже вместе. Засмеялись – пошли, он впереди, я чуть сзади. А народу все больше, все гуще, того и гляди, и впрямь затопчут. Вовремя мы с этим парнем встретились! Вовремя – и в месте нужном. С глазу на глаз не рискнула, пожалуй.
Идем. А в спину…
– …Опасности никакой не представляет, о чем консул Лентул сообщить вам, добрые квириты, спешит. Шайка презренных гладиаторов возле Салерна объявилась, но город не взяла и прочь постыдно убралась. Войско же наше в готовности полной боевой к уничтожению оной шайки приступило…
Вздохнула, дух перевела. Вот теперь, наконец, ясно – возле Салерна Спартак, как раз на границе Лукании и Кампании. Он там, боев еще не было, консулы не спешат. Эх, узнать бы еще про Крикса! Два войска – и у них, и у нас.
– Ну вот, пришли. Тебе дальше куда, красивая?
Действительно, пришли. Здесь, у Новых лавок, что рядом долгим вдоль Фульвиевой базилики тянутся, тоже толпа, но пробраться можно. Итак, дальше. А куда дальше?
– Может, еще пройдемся? Если не спешишь.
Стоит черноволосый, не уходит. Улыбается. Приятная улыбка, только с таким я бы точно гулять не пошла. Почему, и не скажешь сразу, но…
– Что проводил, спасибо. Давай сразу, для ясности. Я от любовника, дома ждет муж, но интересуют меня не мужчины, а война.
Задумался на миг, кивнул, вновь улыбнулся, но иначе совсем. Плеча моего коснулся, в глаза взглянул.
– Меня, признаться, тоже. Ты молодец, как погляжу! Луций Сергий Катилина, бывший военный трибун – к твоим услугам, красивая. Что именно тебе узнать хочется? Или просто познакомиться хотела?
Выдержала я его взгляд. Умолк бывший трибун военный.
– Спрашивай!
– Поняла… Кажется, поняла, Луций Сергий. Спасибо! Ты умеешь объяснять.
– Тебе спасибо, красивая. Ты умеешь слушать. Это труднее.
Мы с тобой виделись лишь однажды, Луций Сергий Катилина. Потом уже, когда твоя страшная слава прилетела даже к нам, через четыре моря, через три реки, я все думала – ты это был, не ты?
Обидно даже, вспоминаю – и вспомнить почти нечего. Другие многословней будут. «Катилина, как вы, мне думается, помните, обладал очень многими признаками величайших доблестей». Цицерон сказал, самый заклятый твой враг, такое дорогого стоит!
Но вот что заметила. Столкнулись мы с тобой в толпе – и почти сразу друг другу улыбнулись. Поговорили чуток – и мне интересно стало. Умел ты к людям дорогу находить, Луций Сергий!
А вот искренности в тебе не было. Напрочь! Это я и почувствовала, сразу же, с первых слов. Сбросил одну маску, другую надел, только понятно стало – непростой ты человек. Опасный! Поэтому не пошла бы я с тобой, Луций Сергий – никуда не пошла. Ни по Риму гулять – ни Рим приступом брать.
Другие, наивные, пошли. Что ты им скажешь, когда вы встретитесь в Дахау?
Как человека ни оценивай, все равно недооценишь. Вот и Прима я недооценила. После вейского вина всякого, конечно, ожидать следовало…
Вслед за триклинием мой муженек со второй комнатой разобрался. К столовой семейной что полагается? Верно, спальня. Вот и постарался: прикупил ложе, огромное, не на двоих даже, на троих. Отчего именно на троих? Стольких я там и застала, когда домой завернула. Сначала услыхала, потом и увидеть довелось.
Постояла я на пороге, пересчитала то, что на ложе обнаружила. Сначала слева направо, потом – наоборот. Сходится все: раз, два, три. Сиятельный Прим посередине, как хозяину и полагается. То, что слева и справа, даже разглядывать не стала. Не захотелось.
Меня они тоже заметили, однако, не сразу. Потому как заняты.
– Заканчивайте, – вздохнула я. – Прим, я в столовой буду.
Вошла в триклиний, присела на ложе пустое, поглядела на стол неубранный (мухи! мухи!), прикрыла глаза. Не то, чтобы очень обидно, особенно если собственные подвиги припомнить, но все-таки! Традиции, обычаи, стол котельный. Между прочим, по всем этим традициям ложе, которое в комнате – супружеское. Выходит, для моего политика я даже не папирусная жена, а так, место пустое?
А чего тут думать? Так и оно есть.
Мимо дверей протопало что-то. Любопытство, оно последним умирает, потому не удержалась, взглянула. Боги!
Снова топот…
Великие боги!
Хоть бы меня спросил, сиятельный, я бы помогла, подсказала. В Субуре «волчицы» и то получше будут. Впрочем, вторая… второй даже не «волчица», а… Как
Вновь прикрыла веки. Ну что, Папия Муцила, какие выводы сделаем? Во-первых, в спальню больше – ни ногой, лучше в прихожей на полу ночевать, а во-вторых…
– Я уезжаю к Спартаку, Прим. Сегодня же. Сейчас придет Аякс, поможет собрать вещи.
– Папия! Ты… Из-за этого? Ну, виноват, устал, захотелось…
– Не будем о чепухе, сиятельный. Разве что посоветовала бы тебе хорошо вымыться, с оливковым маслом и пемзой. А лучше – оттереться кирпичом. Марк Красс хоть весталку соблазнил, а не пользовал грязного мальчишку!.. Я уезжаю, потому мне надо поговорить со Спартаком. Срочно.
– Узнала что-то новое? Скажи!
– Нет. Да. Нет, скорее почувствовала. Впрочем, узнала тоже. Когда-то я смогла вычислить шестую когорту Глабра. Сейчас… Сейчас получается что-то похожее. Только не говори мне, Прим, что войско – не моя забота. Если нас разобьют, вся твоя мышиная возня, все эти твои интриги – грязные, гнусные, омерзительные…
– Папия, успокойся! Я вел себя… Я вел себя грязно, гнусно и омерзительно, мне, конечно, стыдно. Но я же не спрашиваю тебя, где и с кем ты провела ночь?
– С тем, кто объяснил мне одну простую вещь. Даже если Крикс провозгласит восстановление нашего государства, а ты договоришься с друзьями Сертория, мы проиграем. Можно даже не начинать. Рим не погибнет, мой Прим. Тогда ради чего все это?
– Но Папия! Политика – искусство возможного. Нужен компромисс, соглашение, учитывающее интересы всех сторон.
