«Каждая будет твой»? Не дождетесь! А вот насчет всего остального…
– Ты… Ты… Лысый развратник! Жена всех мужей и муж всех жен!
– Цицерон поделился? Он обо мне слишком высокого мнения. Тем более, в его случае я был скорее не женой, а…
– Я вся в твоем семени, даже ноздри, даже!.. «Волчицы» с Субура на такое не соглашаются. Мне в зеркало будет стыдно посмотреться!
– А мне придется сегодня смотреться в физиономии моих избирателей и угощать их твоим запахом. Не хочу, я жадный.
– Ты… Ты волосы на груди выщипываешь!
– И на ногах тоже. Только не кричи: «Ненавижу! Ненавижу! Я честная, я порядочная, это все ты!»
– Нет, мой Цезарь. Среди тех, кого я ненавижу, стало одним римлянином меньше. Одним лопохухим римлянином.
– Эй, Папия, не становись серьезной. Пожалуйста!
– Впереди день, мой Цезарь, длинный летний день. Ты пойдешь к своим избирателям, пообещаешь обвешать все римские столбы трофеями и притащить Митридата на веревке. У меня… тоже дела. Только нам обоим придется сперва долго мыться. Я, как и ты, очень жадная.
– Дела… Ты права. К сожалению. Но если мы оба с тобой стали серьезными, ответь на один вопрос. Спрашиваю сейчас, пока на тебе нет ничего… кроме моего семени. И пока твой нож лежит вместе со всем прочим на полу. То, что ты – лазутчица, я уже понял. Только вот чья? Сертория?
Над черепичными римскими крышами – солнце. И на булыжнике грязной мостовой, на закрытых ставнях, на мраморе заглохшего фонтана, на моем лице, на руках, на помятой тунике.
Солнце, солнце, солнце!
Просто солнце, Папия Муцила. Не думай пока ни о чем, не жалей, ни у кого не проси прощения, даже не радуйся. Просто смотри – солнце, даже здесь, в Риме, оно тебе светит.
Солнце, Папия Муцила! Не отводи глаз!
Снова Форум, снова Курциев пруд с зеленой стоячей водой, ряды лавок, истертые известняковые плиты под ногами.
Форум – но утренний. Народу уже полно, но другого. Тог с каймой поменьше, домотканых плащей и дорожных шляп побольше. Долго спят благородные, не добудишься, а простой народец ноги кормят.
Оно и к лучшему.
– Копия донесения Лентула Сенату. Прислали ночью, зачитают сегодня. Отчет наместника Сицилии Вереса, не весь, но самое главное. Письмо от Лукулла из Азии. Жалуется, требует серебра.
– Спасибо. Что еще?
В такой толпе, среди плащей и шляп, только и встречаться. Вот и встречаемся. Смелый он парень, сенатский писарь. Давно к Спартаку просится, только нельзя. На своем месте он целого легиона стоит.
– От Помпея. Тоже серебра просит. Он уже второй год на свои собственные средства войну ведет. Вчера на заседании Сената принцепс прямо заявил, что это измена. Покивали, повозмущались – но ни сестерция не дали.
– Даже как? Интересно.
Хочешь посмотреть в глаза своей смерти, великий Рим? Вот они – глаза молодого парня в простом рабском плаще. Негоже вам, квириты, черной работой мараться? Вот и славно! Сколько рабов – столько врагов.
Твоих врагов, Волчица!
Убьет его, убьют меня – не страшно. Много нас таких, очень много. Даже с лишком. Волку выть на Капитолии!
– И еще. Между консулами есть договоренность о совместных действиях. Спартак должен знать: два римских войска – не разлад и не соперничество. Они готовы. Передай это, Папия!
– Передам. Сегодня же напишу. Значит, говоришь, готовы?
Глотнула, не поверила, снова глотнула. Закашлялась.
– Прим, это что, вейское вино?
– Не знаю, наверно.
Ну, конечно! Котельный стол за собой таскает – и вейское вино пьет. Сенатор, понимаешь.
Картибулом не обошлось. Пришла домой, не узнать дома. Конечно, не дом, две съемные комнаты с квартале Орфея, так другого и нет. Даже привыкнуть успела, а тут! Ладно, покрывала мягкие, новые кресла – понимаю. Сама я всякой рухлядью обходилась, у перекупщиков достала. А вот ложе! Точнее, не ложе – целых три. Мой папирусный решил соорудить в одной из комнат триклиний, чтобы, значит, не хуже, чем у людей. Три ложа, круглый стол посередине. Я-то думала, на картибул миски ставить будем, так нет. Реликвия! Только котлы – и никаких мисок.
Ложа, стол, на столе – блюда самые дорогие (черного лака, само собой), кувшины чуть ли не серебряные. И вейское вино. Приятного аппетита!
– Прим, – вздохнула я. – Того, кто это вино покупал, распять надо – при помощи ржавых гвоздей. Тебе бы еще воды из Авернского озера предложили![7]
– Правда?
Отхлебнул сенатор, подумал.
– Пожалуй. Которое ты покупала, лучше будет. Жаль, война, а то взял бы тебя старшей по дому. Навела бы порядок! Рабы наши домашние совсем службу забыли.
Шутит? Нет, не шутит. Сглотнула, подлила в чашу вина вейского, гадкого, ядовитого. Взболтнула. Повыше подняла. Старшей по дому, значит? Вроде как главной рабыней? Подай, принеси, тунику постирай, за покупками служанку пошли?
Бац!!!
Вдребезги чаша!
– Я твоя жена, сиятельный! Наши с тобой дела – наши дела, но перед законом и перед богами мы супруги. Ввек бы этого не говорила, но ты кого угодно доведешь. Не нужны мне твои поместья и дома не нужны, но если еще раз такое себе позволишь, если спутаешь меня со служанкой!..
Поглядел на меня Прим, сенатор капуанский. Удивленно так.
– Жена?! Да, конечно. Извини, из головы вылетело.
Хотела в него кувшином кинуть, раздумала. Не переделаешь сенатора!
Вроде бы неплохой человек он, Прим! И вина различает, и ко мне относится прилично – как к товарищу по борьбе. Но вот когда дело до его «политики» доходит, прячься. Не только уксус пить станет, но и забудет, чем Солнце от Луны отличается. Жена – еще ладно, не самый тяжелый случай. Хотя обидно, конечно. Он тут все ночь с танцовщицами и флейтистками развлекался (все соседи знают, все!), а я ему даже изменить не могу, чтобы по-настоящему. Какое там «изменить», если сиятельный не помнит, что женат!
Думала прежде, что лишь поэты такими бывают, забывчивыми. Ага, как же!
Только не стала я Прима сильно обижаться. Не со зла он, главное же, дело у нас с ним общее. А дело сенатор из Капуи крепко знает. Договорились мы с ним: слухи, документы, тайны всякие, не из главных которые – мое. Беседы секретные, переговоры – это уже его. Конечно, Прим сенатор не римский, капуанский, но всех, кого нужно, в Риме изучил. И не просто так, до косточки последней. Даже если это…
– …Луций Сергий Катилина. Тридцать шесть лет. Род очень знатный, ведет свое происхождение от Сергеста, сподвижника Энея. Прадед его, Марк Сергий Сил, прославился во время Второй Пунической. Сулланец, воевал против Мария, нажился на конфискациях, но быстро разорился. Очень много долгов.
