захотела. Наплевав на 23 квадратных метра общей площади, Лужин уволился по-плохому – лишившись напоследок по одной звёздочке с каждого погона. Руки у Георгия Александровича росли из нужного места, мозги – варили и отставной сорокадвухлетний старлей, имеющий в загашнике ещё и красный диплом выпускника ТИАСУРа, снял в аренду однокомнатную квартирку и пошёл работать автослесарем в ближайшую к дому мастерскую.
А потом бабахнуло. Страны, которой он когда-то служил, не стало и началось мутное время. Бизнес у Лужина не «пошёл». Но и неудачником назвать дядю Геру назвать было никак нельзя. Старший сын, пошедший статью в мать, давным-давно служил в ОМОНе, обзавёлся собственной семьёй и регулярно подкидывал на выходные двух замечательных внуков. Средний, Алёшка, пока не женился, хотя постоянно грозился – вот-вот, вот-вот! Подросла и Анютка, превратившись из гадкого утёнка в прекрасную молодую девушку, за которой увивались все парни микрорайона. Долгий и тяжёлый труд, наконец, принёс свои плоды и в свои шестьдесят дядя Гера являлся гордым владельцем большущей пятикомнатной квартиры на окраине Томска и дачи в шесть соток с маленьким домиком – за окраиной оного города. Из плюсов была праворульная «Тойота», возросшая военная пенсия и необременительная работа сторожем в гаражном кооперативе. Сын сосланного в Кемеровскую область донского казака был, всё так же подтянут, сухощав и подвижен.
И с годами, напяливая на себя по случаю купленную папаху, становился похожим на чеченского старейшину всё больше и больше.
Ту злополучную поездочку дядя Гера запомнил на всю жизнь и в малейших подробностях. Супруга его, Надежда Иосифовна, дочь ссыльного поволжского немца и ссыльной же кержачки из староверов, помимо высокого роста и голубых глаз, характер имела совершенно нордический и однажды утром командным голосом попросила мужа съездить за престарелыми родителями, обычно всё лето и до поздней осени, живших на даче.
Иосиф Гансович и Капиталина Гавриловна хоть и были уже сильно в возрасте, но бодрости духа не теряли, днями напролёт с удовольствием возясь на грядках. Дача, почему-то упорно именуемая томичами «мичуринский участок», давала неслабый урожай – солений-варений, зелени и картошки обычно хватало до следующей весны. Тесть с тёщей, тусуясь в среде таких же соседей-пенсионеров, в город, на зимние квартиры не рвались, уезжая лишь в начале октября с первыми заморозками. Но на этот раз, Лужины, съездив на дачу, мнение своё поменяли. Возле дачного посёлка пёстрым палаточным городком встал табор.
Лошадей у дачников отродясь не было, но цыганскую молодёжь это нифига не остановило. Дачи бомбились «на ура» и стахановскими темпами. Робкие попытки старика-сторожа дать отпор закончились расправой, больницей и растерянными глазами участкового. Что делать с этими уродами он не знал. За пару лет до этого местные мужики спалили в соседней деревне несколько избушек, принадлежавших цыганам, так вони было… по самое не могу. Иосиф Гансович, конечно, был ещё весьма крепким стариканом, да и ружьишко с десятком патронов имелось, но рисковать не хотелось. Обычно вывоз имущества продолжался пару недель и вывозилось, при этом, всё. От банок с огурцами до старых металлических кроватей. Даже навесной замок с двери снимался и увозился в на хранение в гараж. На зимовку домик оставался без мебели, печки-буржуйки и с входной дверью, примотанной проволочкой. Бомжам, обильно заселявших дачный массив зимой, не оставляли ничего. Некоторые соседи вынимали и увозили на хранение даже окна.
Вечерний семейный совет постановил выехать всем возможным транспортом. «Королла» главы семьи, старый «Паджерик» старшего, Славки и раздолбанный «Жигуль» Лёшки. Прикинув количество вещей, которые нужно будет вывезти, дядя Гера пригорюнился – ехать придётся без женщин и детей и упаковывать и складывать придётся всё самим. Да и то – придётся делать, как минимум пару ходок, чтобы осилить такой объём. Но тут, пожалуй впервые за всё время, в семейный совет влезла Анюта. Сильно смущаясь она сообщила, что «один её знакомый» сейчас, «временно, папа, временно!», подрабатывает водителем на грузовой «Газели», перевозя из магазина мебель. Супруга победно посмотрела на Георгия Александровича, явно гордясь своей повзрослевшей дочерью, тот усмехнулся в пышные усы, и согласие было получено. Покрасневшая Анютка немедленно вызвонила Серёжку и тот, заикаясь от счастья, немедленно заверил дядю Геру, что к восьми утра он будет как штык и «всё будет в лучшем виде». Тут уже в разговор влезла Ирина, жена Славки, и заявила, что последние тёплые выходные надо бы провести на природе. Особенно с внуками. Потом сам собой организовался шашлык и сослуживец Станислава с женой и ребёнком. Ехать решили всем гамузом и аж на два дня.
Когда впереди полыхнула вспышка молнии и машину начало бросать на ухабах, дядя Гера немедленно затормозил – благо, что из дачного массива на трассу всегда приходилось выбираться с черепашьей скоростью. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Горы! Какие, нафиг, горы? Дядя Гера протёр глаза. Горы, густо поросшие деревьями, никуда не делись. Несмотря на царившую ночь, было очень душно и страшно болели уши – как после самолёта. Из машин раздался дружный детский рёв. Вот таким образом Семья Георгия Александровича Лужина в полном составе прибыла в этот новый, странный, мир.
Глава 1. В которой Иван улыбается, молчит и усиленно поправляется.
«Все врут» G.House M.D.
Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе царила пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. «Проснувшись» на восьмые сутки, Ваня, «слабо», но «искренне» улыбаясь поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щёку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и «устало» откинулся на подушку.
– Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.
Пёс согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина ещё раз чмокнула мужа в нос и убежала. «А глаза такие счастливые, счастливые…»
Эмоций не было никаких. Внутри было пусто и холодно. Ваня «перегорел», что-то сломалось в его душе. Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея. Бим поднял голову и долгим, всё понимающим взглядом, посмотрел на хозяина. «Первое. Поправиться и набраться сил. Второе…» Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не решил.
«Ладно. Война план покажет!» – решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по- настоящему заснул.
К концу второй недели после «удара» (Иван решил называть, то что с ним произошло «ударом», потому что никто и понятия не имел, что же на случилось на самом деле) Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо жены выполз на свет Божий и даже доковылял до баньки, где Алина заботливо вымыла его тёплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, «в его состоянии», он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным Маляренко разом убил нескольких зайцев.
Во-первых, ночью было действительно легче дышать, и самочувствие было сильно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих… можно было просто посидеть и подумать глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.
«Поздравляю, вас, Иван Андреевич» – внутренний голос был полон сарказма.
«Вот вы и рогаты! Тьфу! Ни хера не понимаю я в этой бабе. Не почудилось же мне это? Или почудилось? Блин. Не знаю»
Алина вела себя абсолютно естественно, заботясь о муже и всячески показывая ему свою любовь. Иван порой впадал в ступор. ТАК бутафорить было нельзя – любой наблюдатель мог бы поклясться всеми святыми, что эта женщина безумно любит этого мужчину! Это было невозможно. Мозги плавились и
