как из-за тёмной стены елей, стоявшей сразу за огородом деда, выползает ярко-алый блин солнца. Отчего заиндевелые постройки вспыхивали мириадами огоньков. Ваня поскрёб ногтями стекло – тонкая корочка льда раскрошилась, наведя резкость на картинку за окном. Судя по звенящему от чистоты воздуху и безоблачному голубому небу, мороз на улице стоял лютый.
Ивана передёрнуло.
'Нафиг! Не пойду я никуда…'
Ещё до завтрака Ване пришла мысль, что он дюже сильно загостился. Да и жителей деревеньки объел изрядно. На все попытки объяснить хозяевам, что он обязательно вернётся и рассчитается за всё, Петрович только махал рукой, а бабульки возмущённо фыркали. Руки, ноги, нос и уши, хоть и были до сих пор потемневшие от обморожения, но чувствительность восстановили давным-давно, а цвет постепенно приходил в норму. Спасибо деду – вовремя заметил. Повиси Иван на этом заборе ещё минут десять и никакие растирания снегом уже не помогли бы.
– Дела, говоришь?
В дверном проёме стоял Петрович, небрежно держа в руках ружьё. Маляренко от удивления поперхнулся.
– Дед, ты чего?
Егерь переменился за долю секунды, из старичка превратившись в ОХОТНИКА, который увидел ДОБЫЧУ. Дуло ружья смотрело прямо в лоб Ивану, который в эту самую секунду понял, что дед, если понадобится, пристрелит его и не поморщится.
Ваня струхнул.
Дед посмотрел ему в глаз через прицел и процедил.
– Рассказывай. Кто ты и что ты.
Старик взвёл курки и Иван рассказал.
– Петрович, ты как, в порядке?
Маляренко налил ещё грамм пятьдесят мутного самогона и пододвинул его к старику.
– И закусывай, закусывай, дед.
– Нормально, – Петрович смотрел в окно, но, похоже, ничего не видел, – вот оно как получилось. Может, оно и к лучшему…
– Что?
– Жена померла уж лет семь как, да и дети тоже. Старшего браконьеры убили. Давно. А младший в город уехал. Да и сгинул там. Говорили, под машину попал. Внуков я так и не нажил.
Старик повернулся к Ивану.
– Верно говорят – что ни делается, всё к лучшему.
Маляренко глотнул остывшего чайку. Рассказ занял почти час и горло неприятно саднило.
– Дед. Я тебе такую фантастику рассказал, а ты мне поверил. Почему?
Петрович 'ожил'.
– Когда тебя бабки в сенях снегом тёрли и в порядок приводили я лыжи взял, собачек своих свистнул и…
– По следу?
– Догаааадаааа! А идти то там – метров семьсот. А след после тебя был знатный. Ты ж целину на пузе пропахал как трактор какой. В аккурат на мой покос. И вот стою посреди поляны. До ближайшего дерева шагов двести. Вокруг нетронутые сугробы по пояс глубиной, а твой след прямо в центре покоса и заканчивается.
'Как всё просто то, а!'
Ваня почесал лохматый затылок и автоматом поправил.
– Начинается.
– Ну да, – согласился дед, – начинается. Вот стою я там на лыжах и думаю – с вертолёта тебя сбросили, так обмело бы там всё от винтов. Да и шум бы мы тут, в деревеньке, услышали бы. С самолёта… А парашют где? Я там всё облазил. Всё посмотрел. Свой покос то я как свои пять пальцев знаю. Вернулся я через деревню, посмотрел дорогу. Заметёна. И собачки мои ничего не нашли. А собачки у меня – таких ещё поискать.
Старик замолчал, испытующе глядя на Ивана, а потом, всё же, не удержался.
– Ну и как там?
Маляренко посмотрел на примороженного к стене оленя на ковре, на перекошенные оконные рамы и честно ответил.
– Лучше чем здесь. Уже лучше. Начинали то мы с шалашей…
– Да погоди ты! А сюда зачем? От жены, от детишек своих…
В голосе старика была такая боль, что у самого Ивана заныло в груди.
– Дед. Не трави душу, а? Это там я думал, что поступаю правильно. А сейчас как подумаю, что больше никогда их не увижу, то выть хочется. До меня только сейчас дошло, что сыну моему не станки эти грёбаные нужны, а я. Его отец.
Маляренко совсем уж было решил раскиснуть и начать размазывать сопли по столу, изливая деду душу и хряпая самогон, но удержался. Старик это чутко уловил, одобрительно кивнул головой и убрал бутылку со стола.
– Слезами горю не поможешь. Что сделано – то сделано. Надо жить дальше и помнить для чего ты здесь, парень. Дел у тебя действительно полно. Давай думать, как тебе отсюда выбраться.
Глава 9.
В родном городе Вани, в Алма-Ате, присутствовал только один лыжный вид спорта – горнолыжный. Ездить на Чимбулак Ивану было лень, поэтому на лыжи он так и не встал. Затем, в Крыму, по понятным причинам, необходимости в лыжах тоже как-то не возникло, так что вчерашний марш-бросок в компании с дедом, был для Вани самым первым опытом в этом деле.
И первый блин не стал комом!
Дождавшись, когда морозы хоть немного спадут, Иван в сопровождении Петровича, встал на самодельные широченные лыжи и пошёл на 'большую землю'. Собирали Ваню всем миром. Мирком, если быть точней. От егеря Ивану достался старый тёмно-синий китель со следами споротых петлиц и погон и форменные брюки. Тоже тёмно-синие и донельзя архаичные на вид.
– Твои?
– Мои, мои.
Дед с прищуром рассматривал, как на его госте сидит старая форма, а Маляренко с удивлением понял, что этот невысокий худенький старичок был когда-то высоким и широкоплечим мужиком. Во всяком случае, китель на плечах Ивана болтался, как на пугале. Ещё от деда ему достались ватные штаны, а от одной из бабушек – немыслимых размеров тулуп.
– Мужа моего, покойничка.
Старушка смахнула слезу и выставила на порог пару старых валенок. Абсолютно героического размера. Ваня присвистнул – 'покойничек' был таких габаритов, что былинным богатырям ловить было нечего.
А ещё брошенные на произвол судьбы жители Кашалотов собрали Ване в дорогу пятьдесят два рубля сорок копеек. Российских.
Петрович не спешил. Попутчик ему достался хоть и жилистый, но не опытный и на лыжах стоявший, как
