солнечные лучи, как кожа, даже скрытая одеждой, моментально 'загорелась'. Ошпаренный Иван пулей влетел обратно в каюту и с тех пор носа наружу не показывал.
Следующим в гости припёрся капитан.
– Ух! Жара!
Рот у Шабельского уже трое суток был растянут в дурацкой улыбке. Олег ходил по палубе, занимался делами и улыбался. Всё время, без остановки. То же самое происходило и со всеми остальными членами группы – люди неверяще смотрели на тёплое южное море за бортом и… улыбались.
Они будут жить! Их дети будут жить!
Гранд истерики происходили лишь на двух самых последних плотиках, что паровозиком тащились за катамараном. Впрочем, Пятаков и его первый помощник, Саша, всё оружие у лейтенанта и его солдат отобрали, так что далёкий женский плач и приглушённый мат мужчин здесь, на яхте, мало кого беспокоил.
Маляренко швыркнул чайку и согласился.
– Жара.
Температура в каюте была градусов семнадцать.
– Чего расскажешь? Определился, где мы?
Шабельский вытер салфеткой пот со лба и со стоном повалился в кресло – быть капитаном целого каравана было очень тяжело.
– Примерно. Ты как себя чувствуешь?
– …?
– Вечером, как солнце сядет – мероприятие. Ты – особо приглашённый гость.
– Скворцов успокоился?
Олег отмахнулся.
– Да куда он денется!
– Ну? И где мы?
GPS не работал, а навигатором Шабельский был хреновым, но капитан выкинул все сомнения из головы и уверенно заявил.
– Северное побережье Греции.
Ваня привстал в дивана и посмотрел в иллюминатор. За стеклом виднелась светлая, на тёмно-синем фоне моря и неба, полоска берега. Лысые горы, скалы и, кое-где, редкая растительность.
На этом все хорошие новости закончились.
Шабельский ещё раз поблагодарил всех святых за то, что их выкинуло в полный штиль и людей с частью груза удалось перевести на плотики без особых проблем, а потом сообщил, что ветер, сука, встречный, сильный и, падла, горячий. И что паровозик из пяти надувных плотов катамаран тащит еле-еле. И что приходится, чтобы не угробить движки, включать навесные 'Ямахи' по очереди и в полсилы, а скорость, которую при этом выдаёт караван, можно назвать 'стоячей'.
– За три дня, если верить лагу, сто пять кэмэ прошли. А бензину спалили…
– А ещё чего у нас плохого?
Маляренко откровенно забавлялся ситуацией – все эти трудности ему были знакомы. А душа – так и вовсе – пела.
'Дома! Дома!'
Прошлое казалось сном, дурным сном.
– Вода заканчивается. Жратвы нет. Рыба не ловится.
Иван покачал головой.
– Ну да, ну да. Показывай, где мы.
Прекрасная карта с новой береговой линией легла на полированный столик.
Стоило ярко-оранжевому солнцу коснуться горизонта, как на 'Камелии' заглушили двигатель и подтянули надувные плоты к борту. Свежий и прохладный вечерний ветерок бодрил усталых людей, которые дружно перебрались на яхту.
Каждой женщине досталось по малюсенькой бутылочке шампанского. Разумеется из холодильника. Мужчины, в основном, обошлись беленькой, Шабельский – пузатым бокалом с коньяком, а Пятаков, демократично, пивом. Взял себе бутылку пива и Иван.
– Друзья! – Олег выглядел так, будто он давал приём. Не хватало фрака и галстука-бабочки.
– Друзья! Мы, все вместе сделали то, во что трудно поверить. Позади осталась боль утрат и вся наша прошлая жизнь. Я знаю, это тяжело…
'Умный мужик'
Маляренко слушал капитана и непроизвольно кивал головой. Олег говорил… хорошо. Правильно. Умно. Сильно.
– … но надо жить дальше. Ради всех тех, кто…
'Верно говоришь, верно…'
– … за жизнь! За будущее! Ура!
– Ур-р-р-а!
Все дружно выпили и загомонили. Люди смеялись, плакали, шутили и грустили одновременно. Солнце ушло за горизонт и прохладные сумерки сменили дневную жару. На мачте 'Камелии' зажгли фонарь, а старший сын Пятакова, многозначительно глядя на дочь Шабельского, включил музыку.
– А теперь… ДИСКОТЕКА!
Иван допил бутылочку 'Хольстена', посмотрел, как танцуют на палубе женщины и девушки, и ушёл в каюту.
Сквозь сон он ещё долго слышал ритмичное дынц-дынц-дынц.
– Ваня, я тебя хотел спросить, – Олег сидел нахохлившись и мялся, как красна дЕвица, – ЭТО зачем?
На его ладони лежала капсула, которую раньше носил за щекой Иван. Маляренко пожал плечами.
– Надо что-то объяснять?
– Ты не был уверен…
– Не был, Олег, не был. Ты же сам видел пробойник. Какой он был кривой… а, кстати, где он?
Шабельский, в свою очередь, тоже пожал плечами.
– Нет его. В песок рассыпался. Я когда тебя от мачты отдирал, у тебя в руке, – Маляренко посмотрел на свою чёрную ладонь, – только чёрный песок был. Всё. Нет аппарата.
Ваня хотел было сказать 'жаль', но осёкся. Ему не было жаль, ему было наплевать на пробойник. Он был сыт по горло всеми этими путешествиями. Хотелось к Маше. Домой. К детям. К Анечке и Ванечке.
– И ладно! Нет, так нет.
– Тут ещё проблемы. Женщины в один голос утверждают, что нам бы несколько месяцев отдельно пожить не помешало.
– В смысле? – Маляренко насторожился. До сих пор план у Вани был проще некуда – приплыть домой. Прямо в Севастополь. И всё.
– В смысле карантин. Они ж теперь у меня все грамотные!
Всех, без исключения, женщин из своей группы, включая дочерей, Шабельский загнал на краткие, но очень интенсивные годичные курсы по медицине. Так что сейчас в караване насчитывалось, как минимум шесть вполне квалифицированных медсестёр, акушерок и санитарок.
Маляренко впечатлился. Об этой стороне возвращения он как-то не подумал. К чему может привести обычный грипп среди 'аборигенов' он представил себе вполне отчётливо.
– И потом… Иван, – Шабельский отвёл глаза, – кто знает, что за это время у ТЕБЯ ТАМ произошло. Я осмотреться сначала хочу. Ты понимаешь?
Маляренко понимал. Несмотря на дикое желание поскорее попасть домой, он не мог не признать – Олег
