лекарств и без того высокой детской смертности. Но красивые традиции, праздники, мифологию и железную вертикаль общинной власти Равви с Матвеем оставили в неприкосновенности. И еще было сохранено — резкое деление мира на своих и чужих.
Члены общины были друг для друга, как братья или сестры, как кровные родственники. Пришлый человек — всегда оставался гоем, чужаком, если не проходил посвящения или не становился мужем одной из женщин общины. Родившиеся дети считались евреями, даже если отец был гой — материнской крови было достаточно. Так было всегда, и эту особенность иудаизма Бондарев и Подольский оставили без изменений.
В результате последовательной политики отбора кадров, критериям которой позавидовал бы любой политотдел, через несколько лет, Еврейская Армия стала сильным формированием, с которым считались и в ЗСВ и, что уж скрывать, за ее пределами. Равви и его отряд уважали все — те, кто делал на Ничьей Земле бизнес, те, кто использовал ее в политических целях. И даже те, кто просто наблюдал за событиями в ней с неизвестными намерениями.
На руках у Равви была боеспособная единица, зародыш или, если быть точным, спора нации — превосходно обученный отряд, два жизнеспособных, хорошо укрепленных кибуца на Плодородных Землях, и еще один кибуц — под Киевом, где его люди занимались земледелием. И если у кого-нибудь в Ничьей Земле были шансы в обозримом будущем стать ее хозяином — так это у Равви.
Перед входом в палатку Мартын предложил им оставить оружие в «пирамиде». Сергеев сделал знак Молчуну, снял рюкзак, уложил его на землю и аккуратно поставил в стойку свой автомат. Кобуру с обрезом пришлось повесить на край «пирамиды». Молчун скривился недовольно, но сделал то же самое.
Пройдя мимо двух охранников, они вошли в палатку.
— Сергеев, — вкусно пробасил Равви, идя к ним на встречу, — Сергеев, как я рад тебя видеть!
Как это сухое тело могло издавать такие могучие звуки, для Михаила всегда было загадкой. Но факт оставался фактом — голос у полковника был, как у Иерихонской трубы.
— Шалом, Равви! Шалом Мотл! — Матвей шел в шаге за Бондаревым, чуть позади, как всегда.
— Шалом! — отозвался Подольский.
Если Бондарев почти не изменился, то Матвей за тот год, что они не виделись, сильно постарел. Было ему лет на семь меньше, чем Михаилу, но лицо его прорезали глубокие морщины, почти все волосы выпали, остатки, покрывавшие шишковатый череп легким пухом, были белы, как снег. Выглядел он едва ли не старше Равви, которому годился в сыновья.
— Присаживайтесь!
Хоть мебель в палатке была раскладная, походная, сидеть на ней было в удовольствие. Все же не на сырой земле.
— Это Молчун, Равви! Знакомься, Матвей! Мой постоянный спутник и друг. Он не говорит, но слышит нормально — так что, просто — познакомьтесь.
— Хороший мальчик, — сказал Подольский приглядываясь. — Было бы здорово, чтобы он у нас остался.
— Сомневаюсь, Мотл, — сказал Михаил, — не думаю, что Молчун этого захочет. Но если захочет — дело его. Я не хозяин ему.
— Да, слышали, слышали, — махнул рукой Равви, — Естественно, не хозяин — друг! Не беспокойся, ты же знаешь, к нам приходят только добровольно.
Он зычно рассмеялся.
— Иначе я бы тебя уже прихватил. Мне бы полдюжины таких, как ты…
— И ты бы взял Дамаск!
Теперь расхохотались трое мужчин. Молчун, не поняв сути шутки, недоуменно крутил заросшей головой.
— Мой дозор наткнулся на вас ночью, у моста, Мартын тебя узнал, доложил, и я решил пригласить вас к себе. — Могу я предложить вам поесть?
— Можешь, — с удовольствием сказал Сергеев. — Еще как можешь!
— Мотл, распорядись, — приказал Равви. — И выпить.
Матвей вышел и снаружи раздался его голос. Равви вздохнул.
— Эх, давно я не пил! Спирт, представляешь! Я в развалинах завода нашел два десятка бочек спирта! А выпить, по-настоящему — не с кем! Матвей не пьет, его желудок долбит и, вообще, ты же видишь, со здоровьем у него проблемы. Для остальных — я ребе, Учитель. Я с ними пить не могу, авторитет потеряю. Скажи честно, ты спешишь?
— Спешу, — признал Михаил с сожалением. — Я действительно спешу, Равви. Даже опаздываю. Мост перекрыт, а мне надо на ту сторону. И быстро надо.
— Жаль, — сказал Равви, — в прошлый раз, когда тебе чуть не оторвало задницу, мы здорово провели время. Ты — хороший собеседник, Миша, хоть и молод еще.
Матвей снова вошел в палатку. За ним двигался Мартын с двумя мисками, полными кукурузной кашей с кусочками сала и мяса, и еще один боец, высокий, сухопарый и подвижный, нес походный набор — графинчик и рюмки на стальном подносе.
Сергеев увидел парок, поднимающийся над кашей, уловил ее запах и шумно сглотнул, не сдержавшись.
— Вы поешьте чуть-чуть, — сказал Подольский, разливая прозрачную жидкость по рюмкам, — а то спиртягу, на голодный желудок… Равви может, он такой, а вам бы поесть…
Ни Молчуну, ни Сергееву дважды повторять не пришлось. Каша, заправленная салом, была превосходна.
— Тут кабанов — тьма, — пояснил Бондарев, наблюдая, как гости уминают угощение за обе щеки. — Места-то сравнительно чистые, леса кислотой не выело. Так, что скотина есть. С голоду умереть трудно. Ну, что? Давайте по одной?
Выпили все, и Матвей с Молчуном тоже. Спирт был крепок и чист, после жирной каши скользнул внутрь незаметно, не пьяня, а только согревая.
— Я после того, — сказал Равви, — еще два склада нашел. И продовольствие, и техника, и оружие. Даже приборы ночного видения есть. Хочешь один? Могу подарить.
— Не откажусь, — сказал Сергеев. — Равви, нам на ту сторону нужно. Как быть?
Бондарев недовольно цыкнул зубом.
— Как быть?! Они на переправе уже третий день сидят! Мы в начале хоронились, даже кухни не разжигали. А потом сообразили, что они нас не видят из-за леса. Вертолет раньше десяти утра не взлетает, а у нас к этому времени — все погашено. И вечером — они там пьянствуют, никуда не смотрят.
— Не пойму, — сказал Сергеев, — почему они еще живы? Теряешь хватку, Равви?
За Бондарева ответил Матвей, раскрасневшийся от рюмки, что твоя девица. Правда, румянец был нездоровый, пятнами по щекам.
— Мы решили их не трогать. Это не вояки. Не ООНовцы. Не бандиты — откуда у бандитов вертолет? Зачем трогать тех, о ком ничего не знаешь?
— Ну, почему же — не знаешь? — спросил Сергеев, прищурясь. — Ты налей, Матвей, а я вам расскажу, кто эти ребята, по моему разумению.
Услышав рассказ Михаила, Равви вскочил, и зашагал по палатке, заложив здоровую руку за спину и припадая на протез — для полноты картины не хватало попугая на плече, повязки на глазу и пятидесяти килограмм веса на талии. Сильвер, да и только!
Лексикон у него был еще тот, и пират бы покраснел. Религиозный лидер новой формации исчез — по палатке вышагивал полковник Бондарев по кличке Говорящая Голова, только, почему-то в кипе и с бородой.
Смысл речи, если отбросить цветистые выражения, сводился к тому, что если бы он догадывался о том, кто расположился лагерем в паре километров от них, то не то, что Сабра и Шатила, а даже деревня Сонгми оказались бы санаторием, в сравнении с тем, что ожидало охотничков.
Зная таланты Равви и его опыт проведения зачисток, Сергеев был склонен ему верить.
— Значит так, — приказал Равви, выговорившись, — штурмовую группу — ко мне! Сколько снайперов у нас там в охранении?
