англичанин с вытянутым лошадиным лицом. А позади, скорчившись, застыл ещё кто-то в смокинге. Суров приподнял его за голову. И хмыкнул. Убитым оказался ещё один бывший красный командарм, подданый британской короны и теперь уже бывший республиканский генерал Якир Иона Эммануилович.
Увиденного достаточно. Валявшиеся повсюду трупы томми Всеволода не интересовали. Он поспешил назад.
– Ганс убит, – огорошил известием Бергоф.
Суров прикусил губу, наблюдая как германцы подносят тело Ильина.
– Ленц – тяжёлый, – добавил Бергоф. – Кончается.
Всеволод с силой растёр пятернёй лицо.
– Надо спешить, – сказал он. – Берём их и ходу…
Тело Ильина и раненного в грудь Ленца отволокли к замаскированным машинам. Дождались Карпова и на полных парах покинули место боя.
…Прошло около четырёх часов. Рэйлтон Сурова и хиллман модели 'Минкс' Ленца остановились на заброшенной лесной дороге. Ленцу было не помочь, он и сам понимал это.
Хрипящего и кривящегося от боли, его уложили под деревья. Он хотел умереть среди леса, лёжа на земле, сжимая верную маузеровку в руках.
– Тис… Берти… – обратился он к товарищам плохоразборчивым из-за хрипов шёпотом. – Не стойте надо мной… с такими… угрюмыми рожами.
На его губах вспузырилась розовая пена.
– Проводите меня с улыбками… Я пал за Рейх… Мне большего не надо…
– Ты приглядывай за нами оттуда, – сказал Бертольд, улыбнувшись. – Сегодня же ночью мы выпьем за тебя, Фриди. За наш полк, за всех ребят.
– Передавай от нас привет жене, – добавил Маттиас. – А за твоими сорванцами мы присмотрим.
– Хорошо… – выдохнул Ленц и закашлялся, поймав взгляд Сурова. – А вы, герр офицер…
– Оберст, – чётко по-военному кивнул Всеволод.
– Это ведь не зря?
– Не зря, геноссе. Во имя свободы Отечества.
Ленц закрыл глаза и улыбнулся.
– Слава Рейху… – прошептал он и умер.
Их похоронили в братской могиле. Отставного штабсфельвебеля рейхсвера и русского штабс-капитана. Никаких надгробий и меток, все следы тщательно уничтожили. Потом в полной тишине вверх поднялись стволы и трижды вхолостую щёлкнули бойки. Беззвучный салют в честь павших товарищей.
____________________
* Герцог – двойной агент на языке русской разведки
____________________
Подмосковье, дача Верховного правителя. 19 мая 1938 г.
– Мамочка! – вбежала на веранду Настенька. – Мамочка, Ирка брыськает! К фоно(1) не пускает!
– Ах ты, Боже мой! – рассердилась Глафира Юрьевна, поправляя дочери заплетённый в косу жёлтый бант. – Сколько тебе говорено: ябедничать дурно!
– Но мамочка! – Настенька топнула ножкой и попунцовела от негодования. – Так не честно! Она скоро час как играет.
– Прошу извинить, Никита Андреич, – покинула застолье Глафира Юрьевна, беря младшую дочь за руку. И прежде чем удалиться в дом, сказала мужу: – Александр, до первой звезды…
Они удалились.
Расщепеев Никита Андреевич задумчиво смотрел на опустевший стул. К манере хозяев называть при посторонних друг друга полными именами он так и не привык, хорошо хоть не на 'вы', как в том веке в дворянской среде было принято.
Александр Павлович Кутепов допивал чай на веранде в компании личного секретаря – статского советника Расщепеева, почти ежедневно приезжавшего из Москвы по вечерам. Чаёвничать на закате давненько стало своего рода ритуалом. За самоваром шли долгие беседы, как правило, о мелочах, коим в столице, как это часто бывает, не уделялось должного внимания за отсутствием времени. Здесь в Подмосковье вечера казались длинными, не сравнить со столичными. Возможно, это было сугубо личное восприятие, навеянное деревенским 'воздухом глуши', а может виновницами этому были изредка навещающие воспоминания детства, неразрывно связанные с провинциальным Череповцом и походами в угодья отца-лесника.
Погода в эти дни стояла тёплая и безветренная. Закатное солнце будто ленилось покинуть небосвод, расцветив синеву красновато-оранжевыми красками. Зрелище порождало ощущение неправдоподобности, словно смотришь на выполненную акварелью картину талантливого пейзажиста.
Старая, но всё ещё плодоносящая вишня, что росла у самой веранды, днём давала спасительную тень. Теперь же, с наступлением вечера, веранда из-за неё погрузилась в полусумрак. На ветках вишни зеленели маленькие ягодки. Скоро будет урожай. Жаль, что не довелось в этом году созерцать её цветения – не привычного белого, а розово-алого.
Накрахмаленная скатерть заставлена всякой всяченой. Вазочка с земляничным вареньем, выставленная специально для Расщепеева, каждый раз выдумывающего новые комплементы хозяйке. К варенью он питал слабость словно в детстве. Чашки с большими жёлто-голубыми цветами снаружи и маленькими цветочками внутри, блюдца с такими же цветами – любимый сервиз Глашеньки. Пузатый, сверкающий медью в лучах солнца самовар с вычурным краником. Сахарница из синего стекла и овальная тарелка для хлеба с нарезанными белыми ломтями. Рядом в такой же тарелке тонко нарезанный сыр и фарфоровая маслёнка с подтаявшим маслом.
Из дома доносилась игра пианино, супруга занималась музыцированием с дочерьми. Здесь на даче настроение у Кутепова неизменно благодушное. Подходил к концу семидневный отпуск, когда можно, наконец, побыть с семьёй и до известного предела отвлечься от дел государственных. Однако полностью отстраниться никогда не удавалось, отпуск отпуском, но жизнь в огромной России от этого не останавливалась.
Разговор прервался как-то сам собою. Кутепов думал о личном.
Во второй раз Александр Павлович женился поздно – в сорок три года. В Глашеньке, дочери погибшего под Новороссийском капитана из его полка, он души не чаял. Познакомились они в двадцать пятом, всё началось с наивного письма на имя Верховного правителя, в котором двадцатилетняя девушка просила сообщить о месте захоронения папеньки и обстоятельствах его гибели. Единственное, что было ей известно, это то, что её отец воевал в одной из офицерских рот Корниловской Ударной бригады 1-й дивизии, которой в ту пору командовал Кутепов. Письмо дошло до адресата, хоть и с большим запозданием. Александр Павлович прочитал его не сразу, всё откладывал на потом, подозревая, что письмо из разряда прошений за какого-нибудь родственника, которому, конечно же, 'незаслуженно' и 'по недоразумению' в очередной раз отказано во въезде в Россию. А когда прочитал, был откровенно растроган его наивностью и долго думал как поступить. В общем-то, капитана Порфирьева он не помнил совершенно, ведь за всю Гражданскую в Корниловском полку, развёрнутом позже в бригаду, а затем в дивизию, в боях пало или выбыло из строя по ранению свыше сорока восьми тысяч ударников. Капитан Порфирьев скорее всего записался в бригаду перед самым штурмом Новороссийска и возможно сложил голову в первом же бою. Тем не менее, Кутепов ответил. И получил второе письмо, с которого завязалась переписка. А спустя четыре месяца он навестил её в Брянске. Потом состоялась скромная свадьба, в двадцать шестом родился первенец Пашенька, названный так в честь отца. За сыном родились и две дочери Иринка и Настенька.
Нынче Павлику исполнилось двенадцать, пора определяться в жизни. Сын, как и многие мальчишки в его годы, серьёзен и рассудителен. Мечтает о военной службе. Правда не совсем по отцовским стопам пойти решил, о пехоте и слушать не хочет. Безмерно любит лошадей и наездником уже стал неплохим, однако о
