– Дай!
– Что, дай? – не понял Твердов.
– Меч!
– Нет, меч дать не могу, – ответил Елисей, в угоду малышу назвав бебут мечом, и встретил одобрительный кивок Вадима.
– Дай! – вновь потребовал Николка.
Тогда Елисей расстегнул кобуру и вытащил ТТ. И проверив на всякий случай, на предохранители ли он, протянул пистолет. Николка взял его двумя руками и заулыбался.
– Я герой! – крикнул он и начал копировать звуки выстрелов, воображая, что стреляет куда-то вверх.
– С отцовским тоже играть любит, – сообщил Вадим.
– Слушай, а флюгер, что над вашим домом, кто сделал? – спросил у него Елисей.
– Я. В кружке моделирования научился. Нравится?
– Нравится, – кивнул Твердов.
Ему и в самом деле понравился флюгер в виде реалистичной копии истребителя И-16, детища знаменитого Поликарпова – ученика самого Сикорского. Однако расцветка у самолёта была не совсем знакомая, в небе Испании он привык наблюдать совершенно другую. И эмблемы были простые: чёрно- злато-белый триколор, как в строевых полках. В Испании русские лётчики всё больше предпочитали эмблемы популярные в Мировую Войну и Гражданскую: мёртвые головы либо древние коловраты.
– Хорошая детализация, – похвалил Елисей. – Только вот лопастей зачем аж шесть?
– Это ж ветряк! – расцвёл Вадим. – Как же он на ветру вертеться будет с двумя-то?
– Да, и правда… Лётчиком, наверное, хочешь стать?
– Да нет.
– А кем? Как отец, в пехоту? Или невоенным?
– Хочу в Питер поступить. В радиотехническое.
– Но там же флотское училище, если не ошибаюсь.
– Ну, да, флотское. В июле экзамены. Готовлюсь уже.
Ответить Твердов не успел. Скрипнула калитка и во двор вошёл Иринин отец.
– Папа! – Николка в припрыжку побежал встречать его, по-прежнему держа в руках пистолет.
У Елисея возникло чувство дежа вю. Обладая хорошей памятью на лица, он мгновенно узнал вошедшего генерала. Казалось бы, уже сколько времени прошло с той поездки из Казани в Москву, а поди ж ты. Между тем, и Иринин отец узнал Елисея. Он подхватил на руки сына и, аккуратно отобрав пистолет, подошёл к покинувшим навес Вадиму и Твердову.
– А у моего папы меч длиннее! – похвастал Николка, сидя у отца на руках.
Елисей улыбнулся и крепко пожал протянутую руку.
– Вот оно как, – сказал генерал. – Как повернулось-то, значит. Воистину ваш брат-гренадёр следует заветам Суворова.
– Как снег на голову? – уточнил Твердов, беря возвращаемый ТТ.
– Именно.
– Так вы знакомы? – удивился Вадим.
– Да, как видишь, – отец опустил на траву Николку и поинтересовался: – А где это наши сорванцы носятся?
– Сказали, в 'пекаря'* играть пошли. Скоро вернутся.
– А уроки они, гулёны, сделали?
– Какие уроки, пап? – наполовину удивился, наполовину возмутился Вадим. – У Лаврухи каникулы уже, а у Лёшки экзамен последний.
– Вот как? Однако время летит… Ну, что, Елисей, идём в дом?
– Идём, Григорий Александрович.
И будто услышав их, на крыльцо вышла Ирина.
– Ужин накрыт. Вадька, набери воды в умывальник.
Украшенный хрусталём и фарфором стол был накрыт накрахмаленной скатертью. Любовь Тихоновна посадила Елисея напротив мужа, Ирину рядом с женихом, а вернувшихся сыновей подле себя и Вадима. Николку она разместила рядом с собою, усадив его на высокий детский стульчик. Ему единственному из всех была приготовлена порция сладкой тыквенной каши в молоке. Всем остальным Ирина наложила обжаренных в яйце и муке рыбных биточков, затем щедро добавила взбитого на молоке и масле картофеля-пюре. Бутерброды с ветчиной или сыром, салат из помидор и сладкого перца с зелёным луком каждый положил себе сам. Для Ирины и себя хозяйка выставила бутылку домашнего красного вина, а мужу и Елисею графин конька. Детям, включая Вадима, был приготовлен смородиновый морс.
– У нас, Елисей, всё по-простому, – Григорий с улыбкой подмигнул Твердову и загадочным тоном добавил: – Мы же не французы какие-нибудь… За вас, дети мои!
Елисей так и не понял причём тут французы, но спрашивать не стал. Он выпил рюмку и одобрительно хмыкнул, оценив таким способом качество коньяка. Заел бутербродом с сыром и принялся за биточки с картошкой. Ирина, как он заметил, лишь пригубила; спиртное она не жаловала.
Разговор за ужином потёк сперва о семейных делах. Алексей и Лавр поспешили выложить отцу все домашние новости сегодняшнего дня и закончили новостями уличными. После второй рюмки разговор перешёл на персону Елисея. Пришлось ему отвечать на вопросы, рассказывать о себе и выложить по просьбе Любови Тихоновны свою версию знакомства с Ириной.
После третьей рюмки и съеденной добавки, он почувствовал, что сыт.
– Сейчас самовар поспеет, – сказала Любовь Тихоновна. – Елисей и ты, Гриш, сходите пока поговорить. А мы с ребятами и Иришей уберём стол и для чая накроем.
Уже в своём кабинете, когда они поднялись на второй этаж, Григорий открыл окно и закурил папиросу.
– Переночуешь у нас. Комната для гостей чаще пустует, ты уж извини, там не очень уютно. Утром в полшестого за мной машина приедет. Подброшу тебя по пути. – Он усмехнулся со словами: – Полчаса на крюк к твоим Юдзикам я могу потерять.
Твердов кивнул; предложение обрадовало. Вставать около пяти на рейсовый автобус до Сейн ему не хотелось, ведь в Сейнах ещё пришлось бы ловить попутку до своего гарнизона. А то и не одну. Лишняя морока.
– Ты ведь не куришь?
– Не курю.
– Да, Ирина говорила, – Авестьянов сделал вид, что вспомнил это и тут же спросил: – Любишь её?
Елисей лишь улыбнулся и невольно ёрзнул в кресле.
– Это заметно, – тоже улыбнулся Авестьянов. – Я наблюдал за вами во время ужина. Так смотрят только влюблённые. Отпуск, как я понимаю, в этом году ты уже отгулял?
– Да, успел уже. Хотел летом, но… не получилось.
Сказав это, Твердов догадался, как ему показалось, зачем генерал спросил об отпуске.
– Это вы, Григорий Александрович, по поводу свадьбы интересуетесь?
– В точку! А как же иначе? Нечего тут тянуть кота за хвост. Ирине давно пора замуж. А тут ты – парень не промах! И тебе самому нечего в бобылях ходить. Пора мужчиной становиться.
– А я что, не мужчина? – не понял Елисей.
– Я тебе так скажу: в краях, откуда я родом, парень становится мужчиной, когда создаст свою семью. Иначе он хоть до самых седин не взрослый. С таким серьёзных дел не имеют.
– По-моему, и в наших краях так было. Но это когда ещё… при царе Горохе! Сейчас на дворе двадцатый век.
– И что, что двадцатый? Времена, Елисей, имеют свойство возвращаться. Пусть в новых условиях, а суть та же. Другое дело, ежели, скажем, традиции под корень извели.
– На то есть мы, – крайне серьёзно сказал Твердов. – Люди, давшие народу и Отчизне присягу. Чтоб ни одна сволочь больше у нас не хозяйничала.
