контр-адмирал Старк, назначенный Колчаком, принял командование Волжско-камской флотилией, старший лейтенант Андреев записался в экипаж одного из мониторов. Позже обстановка на фронтах забросила его на Каспий.
Глянув на наручные часы, главком ВМС немного сбавил шаг. Все офицеры Главморштаба на месте, ночь выдалась бессонная. Сорок минут как завершилось внеочередное заседание Высшего Совета Русского Народного Союза, на котором было принято нужное и весьма важное для Кедрова и русского флота решение. Адмирал Черкасов получил карт-бланш и мог теперь принимать решения без особой оглядки на Москву. В Черкасове главком был уверен как себе самом.
____________________
* наморси – начальник морских сил
Норвежское море, тот же день
На полётной палубе 'Адмирала Макарова' царила рабочая суета. В воздухе над отрядом Андреева беспрестанно барражировали истребительные звенья и разведчики, торпедоносцы же ждали своего часа.
Линкоры Хортона достигли Сёр-Квалёй, а линейные крейсеры вдруг развернулись на шестнадцать румбов и по сходящейся циркуляции сближались с русскими крейсерами. К этому времени в Лондоне уже жгли секретные документы в русском посольстве и готовились к выезду, равно как и в Москве началась эвакуация британского посольства, всё ещё ожидающего инструкций от лорда Галифакса. Объявления войны не было, но каждая из сторон понимала, что это лишь вопрос времени и крепости нервов адмиралов в Норвежском море.
Майор Зиммель сидел в кабине Касатки с бортовым номером '25'. Фонарь был открыт, лёгкий ветер холодил щёки и доносил неистребимый на корабле запах влаги, с той лишь разницей, что здесь на палубе запах этот был куда концентрированней. Но, как говорится, внутри авианосца это ещё терпимо; ему как-то рассказали, что на эсминцах экипажам приходилось куда хуже. Сейчас лифт поднимал наверх последний торпедоносец, остальные дружно стояли в два ряда со сложенными консолями и пилотами в кабинах. Под фюзеляжи ещё в ангаре подвешаны 45-см торпеды с двумястами килограммами тротила, в коках до поры затаились стволы заряжённых ШКАСов. Сидя на парашюте, Зиммель попеременно рассматривал то палубу, то идущий мателотом Большой Охотник – маленький в сущности кораблик, предназначенный для борьбы с подводными лодками.
Перекрывая затихающий гул взлетевшего разведчика, разнеслась команда 'Командир на палубе!'
Зиммель отстегнул застёжки парашюта и выбрался на крыло, разглядев спешащую к самолётам фигуру Лютикова. Полковник был облачён по полётному: комбинезон, высокие ботинки, шлем с задвинутыми на лоб очками, спасжилет ярко-красного цвета, поверх которого в ножнах рукоятью вниз пристёгнут нож- стропорез. Спрыгнув, майор поспешил возглавить строй своих 'волчат'.
Двадцать четыре пилота-торпедоносца построились в две шеренги поэскадрильно. Рядом с Зиммелем комэск-1 капитан Малейчук, немного дальше комэск-2 капитан Россохин. Последними построились лётчики 1 -й и 3-й истребительных эскадрилий; 2-я сейчас вся находилась в воздухе. Отдельно от 'лютиков' стояли их комдив Дубинин со своим ведомым и ведомый самого Лютикова – поручик Подольских.
– Господа офицеры! – пробасил старший в строю Дубинин.
Пилоты вытянулись в струнку, полковник поднёс руку к шлемофону и прошёл в середине строя.
– Вольно, – скомандовал он.
И обведя всех глазами, выдохнул:
– Господа… Мы на пороге войны. Флот настроен решительно и от нас, лётчиков, ждут не меньшей решительности в исполнении долга. Дипломатическая ситуация остаётся неясной, но мы с вами не дипломаты, мы воины России. Мы пилоты – воины неба, а главное, мы все здесь лучшие пилоты, собранные из армейской и морской авиации. И потому на нас возведена большая ответственность за судьбу североморцев, за честь русского флота, русского оружия и Отечества.
Лютиков замолчал, сделал несколько шагов вправо, остановился, ловя на себе обращённые на него взгляды.
– Я врать не приучен, господа, – сказал он, чуть улыбнувшись, – по всему судя, мы будем драться. А на море англичанин – супостат отменный. Будет трудно, будет чертовски тяжело, но на нас смотрит вся Россия. Мы её авангард и пусть мы погибнем, за нами придут другие.
Он ещё раз оглядел строй, словно запоминая лица, и закончил словами:
– По самолётам, господа. Ждать сигнала к вылету.
И уверенной морской походкой зашагал к СКП.
В 10:18 была потоплена британская подводная лодка 'Тимс'. Ей просто не повезло: возвращавшийся с патрульного полёта гидроплан 'Орлицы' заметил её силуэт на перископной глубине. Штурман доложил о лодке по рации, от 'Орлицы' доклад ушёл в штаб контр-адмирала Андреева, где посчитали, что британка выявляет способ безопасного подхода к линейным крейсерам для торпедной атаки. Андреев колебался недолго и приказал топить. К несчастью для команды английской субмарины, ей было невдомёк, что лодку около четырёх минут сопровождал русский гидроплан. Эти четыре минуты на перископной глубине оказались для 'Тимс' роковыми, её накрыли двумя 400-кг авиабомбами. Подошедший к месту гибели 'Тимс' Большой Охотник принял на борт лишь семнадцать британских моряков.
– 'Вожак'! 'Вожак'!
– Слышу вас, 'вышка', – отозвался Зиммель, вдавливая кнопку тангенты.
– 'Вожак', началось! Курс держать прежний. Готовьтесь получить указание целей от разведки.
– Вас понял, 'вышка', вас понял…
– Конец связи…
Итак, неминуемое грянуло, подумалось Зиммелю. В эту минуту он с удивлением для себя испытал странное облегчение, словно перестала, наконец, давить тяжесть неопределённости и невыносимость ожидания чего-то ужасного. Теперь всё чётко и ясно: есть явный враг, которого надо уничтожить.
Майор по старой привычке завертел головой, выискивая в небе признаки противника, но небеса, за исключением его дивизиона и прикрывающих 'лютиков', были чисты. 'Волчата' шли строем клина с его Касаткой на острие. Справа – уступом следовала эскадрилья Малейчука, слева – Россохина. В эшелоне прикрытия – на высоте трёх километров шла 1-я эскадрилья Альбатросов Егора Бабакова.
Зиммель переключил канал связи на 'волчат' и сообщил известие своим комэскам. Его слова встретили спокойно, будто он рассказал несмешной анекдот. Зато слушавший канал Бабаков разразился отборным матом и сам отключился из эфира. Горячая натура Егора оставалась для Зиммеля загадкой, сам он сейчас ощущал небывалое душевное спокойствие и сосредоточенность.
Не прошло и десяти минут как на канал связи вышел разведчик, сообщив координаты британских линейных крейсеров. Зиммель застопорил штурвал и раскрыл планшет, развернув полётную карту. Сделав поправки на снос ветра и магнитное склонение, он рассчитал новый курс.
– Всем 'волчатам' и 'лютикам', – сказал он в эфир, – ложимся на курс сто шестьдесят два. Повторяю: курс сто шестьдесят два. 'Волчата', строй сохраняем до моего указания.
– Вас понял, – отозвался Малейчук.
– Понял, командир, – следом ответил Россохин.
– Ложусь на новый, – отозвался Бабаков.
– Егор, – обратился к нему Зиммель, – ты, главное, нас из виду не потеряй…
– Ага, потеряешь вас, – раскусил его подначку Бабаков. – Вы ж собою полнеба заняли.
А в это время завязался бой между эсминцами, сходившимися вначале на экономичном ходу, а затем на пределе возможностей форсируемых машин. Первые выстрелы прозвучали сперва на дистанции 70-80 кабельтовых и зачастили на 50-ти. 5-я флотилия коммодора сэра Маунтбеттена, державшего флаг на лёгком крейсере 'Ахиллес', вела высокий темп стрельбы по русским эсминцам 2-й бригады и на четвёртой минуте боя в 'Гремящий' попали два 120-мм снаряда, не причинивших, правда, серьёзных разрушений. На самом
