забора.
— Знаю. Ты, лейтенант, не жалей, что туда не пошел. Сегодня-завтра, может, и пулю поймаешь, и в плен попадешь, но не жалей, что на Херсонесе не остался. Да не скалься ты, я про плен так сказала, чтобы не сглазить. Война есть война. Шарахнет по «чайнику», очнешься у фрицев. Это еще не конец будет. Вырваться можно, бежать, немцам вредить.
— Нет уж, последнюю пулю я для себя сберегу, — лейтенант с отвращением затушил папиросу. — Но до этого, надеюсь, немцев еще бить и бить. Что с армией на полуострове будет, а, Катя? Неужели не эвакуируют?
— Часть эвакуируют. Только не очень большую часть. Там ад будет, лейтенант.
— Я, конечно, понимаю, ты из разведки, но чего каркать? Командование управление сохранило. Укрепятся, снабжение наладят. Главное, стойкость и спаянность у частей имеется, воля к победе…
— Снарядов нет. Поддержки с воздуха. Завтра патроны и гранаты на счет, поштучно пойдут. Командование… Октябрьский и Петров уже в Новороссийске. Но связи с ними практически нет.
— А если эскадра новый десант высадит? Перейдем в контрнаступление. Немцы в городе еще не укрепились. Атакуем. В Новороссийске свежие части готовятся. Я неделю назад сам видел. Тыл вовсю работает…
«Не нужно лейтенанту в глаза смотреть. И вообще говорить ему ничего не нужно. Зачем ему знать, что через три месяца Новороссийск сдадут. Что немцы на Кавказ ворвутся. Что сюда, в этот город-крепость, наши только через два года вернутся…»
Лейтенант все же заглянул в изумрудные глаза, все понял. Выругался одними губами.
— Ты не огорчайся, — пробормотала Катя. — Война. Мы их здесь еще расплющим, раскатаем по берегу. Не скоро еще, но всю 17-ю армию с их Альмендингером говенным, считай, напрочь разнесем. С того же Херсонеса скинем, утопим. Но не сейчас.
— Откуда ты знаешь? — с тоской спросил лейтенант. — Такие сведенья нам с тобой не доверят.
— Как сказать, — Катя смотрела на дорогу, по которой теперь двигалась колонна усталых, но осчастливленных трудной победой немецких пехотинцев. — Есть такой отдел — научно-технического анализа. У них специальная аппаратура имеется. Я тебе, конечно, больше ничего не скажу. Кроме одной даты — май 1945 года. Сможешь плюнуть в Шпрее. Это такая река в Берлине.
Лейтенант улыбнулся.
— Срок ты приличный взяла. Красиво врешь, убедительно.
— Я вру?! — Катя ухватила лейтенанта за петлицу, притянула ближе и, прошептав в ухо: — Ты сначала проверь, лейтенант, потом про вранье говори, — неожиданно чмокнула парня в небритую щеку.
Солнечный свет чуть померк, высоты вдоль дороги уже отбрасывали длинные тени. По шоссе теперь двигались повозки, запряженные утомленными медлительными лошадьми.
— Значит, по первому выстрелу, — напомнила Катя.
— Ох, Катерина, ты только не втягивайся. Иначе нам со стыда сгореть. — Половец пристраивал на спине набитый вещмешок.
В подвале нашлось полмешка картошки, теперь распределенной между бойцами, и несколько связок вяленых бычков. Полностью разобрали и патроны из цинка, прихваченного хозяйственным рыжим автоматчиком по дороге.
Лейтенант сумрачно посмотрел на девушку.
— Катя, действительно, без геройства, пожалуйста. Свое задание сорвешь. И вообще…
— Идите, товарищи опекуны. Я тут безо всяких «вообще» разберусь, — Катя насмешливо улыбнулась.
— Помереть и не встать, что за девушка, — вздохнул Половец. — Катерина, может, адресами махнемся? Я без всякого амурства, после войны встретимся, вспомним тот горький час…
— Отставить разговоры! — строго скомандовал лейтенант. — Построились.
Бойцы зашевелились. Катя помогла Половцу поправить лямки вещмешка.
— Ты, Жора, не хмурься, адреса у меня нет и не будет. Не положено нам.
— Жаль, аж высказать не могу, как жаль, — вздохнул боец. — Ну, счастливо, Катюша. Даст бог, свидимся.
Последним, морщась и опираясь на винтовку, поднялся Михалыч.
— Ну, шо, башенный стрелок? Хватайся за холку, — подставил плечо Половец. С другой стороны к раненому подстроился тощий боец, имени которого Катя так и не узнала.
— Погодь, Жора, — раненый отпихнул руку моряка и постарался выпрямиться. — Товарищ лейтенант, разрешите с девушкой остаться. Я ей подмогну. По горам-то скакать мне сейчас никак несподручно.
— Разговорчики, — нахмурился лейтенант. — Отдохнул, хватайся за товарищей. И без пререканий.
— Товарищ лейтенант, — с отчаянием произнес Михалыч. — Я и с двумя-то ногами еле ковылял. Сам замучусь и товарищей замучаю. Позвольте остаться. Винтовку я не хуже газовского движка знаю. Патроны есть, пропаду, так хоть с пользой.
— Мы пропадать права не имеем! — рявкнул лейтенант. — Вернуться обязаны и немцев с нашей земли полностью выбить. Так что молчи и…
Катя ухватила лейтенанта за рукав и оттащила в угол.
— Раненого лучше оставь.
— Нет! Мы своих не бросаем.
— Вы не в тыл отступаете. Вы на прорыв идете. Он вас свяжет, и пользы не будет никакой.
— Катя, ты знаешь, что с нашими ранеными фрицы делают? — прошептал лейтенант.
— Раненых всегда в тылу оставляют. Даже если это не тыл, а полная жопа. Ты за всех отвечаешь, лейтенант. Не упирайся рогом. Михалыч рядовой боец, не комиссар, не еврей, — может, и обойдется. Выбора у тебя нет. А грех я на себя возьму.
Лейтенант скрипнул зубами, но Катя уже повернулась.
— Михалыч, вот то окошко тебя устроит? Занимай позицию. По обойме и отползаем. Вдоль забора, там пролом в стене есть.
Раненый с тоской и благодарностью посмотрел на девушку и обессиленно сел на табурет.
— Двинулись, товарищи бойцы, — хрипло сказал лейтенант. — Время уже…
Домик опустел. Катя прошлась по прохладной, с низким потолком, комнатке, задвинула под стол пустой цинк из-под патронов, глянула на круглые немецкие часы на запястье. Для профилактики нужно бойцам полчаса дать для выхода на исходные.
— Ну, как, Михалыч? Удобно?
— Как в театре, — боец сидел у низкого окошка, неловко отставив в сторону раненую ногу. — Вот уж не думал, что фрицы передо мной парад устраивать будут. Жаль, ни единого генерала не вижу.
— Время есть, может, генерал еще подъедет, — успокоила Катя. Сходив в соседнюю комнату, сняла с кровати подушку в застиранной ситцевой наволочке.
— Ох, ну совсем театр, — Михалыч морщился от боли, пока ногу устраивали на подушке. — Ты, Катерина, в каком звании? Или и правда из райкома, если не секрет?
— Сержант я, — машинально ответила девушка, глядя в окно. Движение на шоссе вроде бы стало реже.
— Вот дослужился, — криво улыбнулся Михалыч, — сержант-девица под меня подушки подкладывает. Жорка обзавидуется. Спасибо, товарищ Катерина.
— Да всегда пожалуйста. Может, тебе еще чего хорошего сделать? Только интим не предлагай. Я неподмытая.
Михалыч засмеялся.
— Ну ты оторва. Пороть тебя точно некому.
— Пороть меня уже пробовали. Не помогает. Я мигом ответить в глаз норовлю.
— Это сразу видно, — согласился боец. — Кать, а водички нет? В горле аж скрипит.
— Воду ребята забрали. Яблочко хочешь?
