сгрудилось десяток машин и бронетранспортеров – после полуночи остатки штурмовой группы пытались прорваться на Шевченки. Еще дымился «T-IV» с развороченной кормой. Левее снесенной снарядами сторожки темнел выгоревший «Т-34».
– Нэма больше группы Майера, – констатировала Катерина.
– Это мы повлияли? – неуверенно предположил Женька.
– Мы? Мы-то здесь при чем? Капитан посодействовал, ребята с «глушилкой», – Катрин задрала голову к прохладно голубеющему небу – там снова слышалось гудение самолетов. – Брысь в логово, Земляков.
Чистили оружие. Был у начальницы такой пунктик – чуть что, свою автоматическую подругу холить. Женька давно смирился, протирал горловину магазина собственного автомата. Вообще-то начальница была не в духе. Наверное, не выспалась. Женька и сам-то спал часа три, а она еще раньше подскочила.
Сидели у приоткрытой двери, земля подрагивала, доносилось отдаленное завывание «лаптежников» – похоже, немцы вознамерились стереть с земли несчастный поселок Халтурина. Женька взял масленку – части автомата лежали на немецкой газете.
«Мы крепки верой наших отцов. Для немца свойственна любовь к прогулкам на природе и восторг перед красотой земли, данной нам Господом. Вершины гор дают ему свободу. Он чувствует вечность в морском просторе. Извилистые реки олицетворяют для него вечное изменение. Он охраняет леса, деревья и кустарники, как своих друзей».
– Не отвлекайся, – не поднимая головы, буркнула начальница. – Не в читальне.
Женька вздохнул:
– Кать, ты чего? Не так что-то?
– Почему не так? Все очень так. Сожрали чужой паек, сидим бездельничаем. Вечером перейдем ближе к заводу – здесь уже передний край будет. Или не будет. Мы, Земляков, уже не сверхчеловеки, уже знать ничего не знаем. Исчерпан дар предвидения. Вектор сменился, и мы с тобой никем стали. Пехота блатная, привилегированная.
– Почему пехота? – с некоторой обидой возразил Женька. – У нас задание. Ты же сама говорила. И смысл от нас есть. Вон на кладбище валяется… Да и сами мы ночью…
– Ночь та прошла, – пробурчала Катрин. – А что далече? Нет, Евгений, ты, в принципе, ничего парень. Для новобранца вполне. Но не обольщайся. Мы не прогрессорством занимаемся. И не коррекцией исторической справедливости. Это у нашего начальства сохраняются романтические иллюзии. Оттуда так видится. Что ты на меня уставился? Я вовсе не к тому, что начальство тупое. Просто оно там впадает в естественное заблуждение.
– Это наш-то Варварин впадает?
– Тьфу, не вульгаризируй. Он сейчас в деле по уши. Живет. И мы, в общем-то, здесь живем. Только Варварин второй раз в «кальке». И надолго остаться надеется. Он же серьезный мужчина. А я попрыгунья- стрекоза. Туда-сюда-обратно, без напряга уже не вспомнишь в который раз. И одно я точно усвоила – нет никаких вариантов.
– То есть как нет? Мы же его сделали. Ты сама видела.
– Лично мы с тобой застрелили пару фрицев и сожгли железяку, чуть себе пупок не надорвав. Здесь все это делают, если ты заметил, – прямо от Мурманска до Черного моря. В какой-то момент мы чуть больше знали. Но это же действительно момент – вздохнуть едва успеешь. А дальше вектор выпрямляется. И мы просто военнослужащие с неприятно расщепленным сознанием.
– Не улавливаю, – честно признал Женька.
– Фигли тут улавливать? Нет никакой «кальки». Есть жизнь и война. И войну мы в любом случае выиграем. Просчитывали любые варианты – выиграем. Поэтому бессмысленно делиться на «них» и «нас». Никакие они не наши двоюродные деды. Просто мальчишки и мужики, что за стеной глотки надрывают, танки ремонтируют, под бомбами умирают и эсэсовцев на улицах сдерживают.
– Ты мне зачем об этом говоришь? – осторожно спросил Женька. – Мы бессмысленным делом заняты, да?
– Нет. Смысл есть, – Катрин принялась угрюмо собирать винтовку. – Но он, смысл, таится в абсолютно другой плоскости. С одной стороны, нельзя не вмешаться, если можешь. Я эту философию Отдела «К» вполне понимаю и разделяю. С другой стороны, реалии 41–45-го, да и любого другого года сбивают с толку. Тут с чисто военной точки зрения смотреть некорректно. И говорю я это потому, что ты, как и я, не вполне военный человек. Вдруг поймешь?
– Какой же ты невоенный человек? – растерянно пробормотал Женька. – Военнее тебя и придумать трудно.
– Я – боец, – сумрачно пояснила начальница. – Это несколько иное. Армию, саму по себе, я не многим больше тебя люблю. Несовершенный институт, что уж тут говорить. Но немножко и дом родной. Вообще-то я небескорыстно служу. Я, между прочим, вообще имею гражданство далекой заокеанской страны. Наемница я.
– В каком смысле? – изумился Женька.
– В прямом. Сложная судьбина морально опустившейся девицы. Но дело не в этом. Существует мнение, что эксперименты с «калькой» могут дать куда больше, чем локальные успехи в борьбе с фашистским зверем. И нашему «нулю» опыт Отдела может пригодится.
– В будущей войне?
– Не обязательно в войне. Мы по линии Министерства обороны работаем, но чисто военными действиями человеческое бытие не ограничивается. Вот гостил у нас коллега из МЧС. Интересно поговорили.
– Так, выходит, мы здесь зря? – Женька яростно почесался. – Зря за каждый дом и улицу?
– Что вы за странные существа – мужчины? – Начальница грустно улыбнулась. – Или только так, или только этак. Раз можем помочь, неужели в стороне останемся? Только я тебе, в частной беседе, страшную вещь скажу: мне на все эти стратегические операции наплевать. Как и на тактические. Единственное, что мы можем, – это побольше людей в живых сохранить. Сократить потери личного состава, если выражаться дубовым военным языком. Пусть после войны мужиков будет много. Женщин хватит. Пусть трахаются оголтело, детей рожают.
– С демографической стороны смотришь? – осознал Женька.
– Тьфу, Земляков, никакой поэзии у тебя. Я с сексуально-интимных общечеловеческих позиций смотрю. За личное индивидуальное счастье агитирую. Жалко мне, когда наши люди гибнут. Вот с этой бы стороны операции и планировать. Естественно, стратегические и грандиозные успехи фронтов вроде бы приближают победу и, соответственно, сокращают потери. Но как-то это не слишком очевидно.
– Нехорошо звучит. Мы задачу выполняем. Просчитанную, выверенную.
– Угу. – Катрин в последний раз продула собранный затвор, обмотала тряпочкой. – Задачу мы выполним. Тем более раз лично рядовой младший лейтенант Земляков настоятельно требует. Все идет как по маслу. Товарищ капитан внедрился по самые уши. Эсэсовцев потрепали, чувствуем законное удовлетворение. Только «глушилка» наша утром замолчала. Накрыли ее. Утром «лаптежники» весь переулок Котовского разнесли. Раз восемь заходили, сволочи.
– Всех? – шепотом спросил Женька.
– Я сама не ходила, – начальница бережно прислонила винтовку к стене. – Говорят, квартала нет. Разведчики наши под утро спать туда ушли. Вот такой вектор, Женя. «Глушилку» надо бы на колеса поставить, бродячей сделать. Да где там – ребята на колене собирали. А ведь есть эти – радиодивизионы спецназначения, всякие «Виражи», «Чайки»[38]. В тылу где-то работают, к гениальным наступательным операциям готовятся. Учти на будущее, Земляков, существует железное правило, в уставах почему-то не отраженное, – все в нашей армии имеется: и опыт, и силы, и средства. Но оно, это все, или слегка недоработанное, или в другом месте, или вовсе аккумулятор сел. Традиция советско-российской армии.
Женька повесил автомат на дверцу фанерного шкафчика, потоптался. Говорить, собственно, было нечего. Может, уцелели? Костя, разведчики. Там же щели были выкопаны. Может быть…
Начальница возилась с подсумками. Буркнула:
– Не майся. Война кругом. Мы не боги, и нечего зря тужиться. Вон, товарищ маршал Жуков Г. К. миллионные фронты в наступления двигал и ничего – народный герой. Интересно было бы лично с ним
