– Что ты при старших так грубо выражаешься?
Мариэтта поразмыслила и проворчала:
– Логично. Раз я тебе хочу нравиться, то должна быть белой и пушистой. Тогда ты меня полюбишь, и все станет очень логично и хорошо.
– Опять на больное?
– Между прочим, ты улыбаешься. Я затылком чувствую. Мы с тобой во многом одинаковые. Ладно, расскажи о чем-нибудь не жутко больном.
Андрей поразмыслил и принялся рассказывать о дочери. О ее неудачном замужестве, о работе в «Останкино». О странном телемире, в котором люди из года в год загребают деньги и искренне не могут понять: кто же вообще смотрит их халтурный продукт? Маня лежала неподвижно, вроде бы задремала, но стоило Андрею решить, что пора удалиться, сказала:
– Слушай, ты бы меня с ней познакомил. Честно, я твоей руки у нее просить не буду. Просто интересно. Впрочем, ты меня, наверное, стесняешься. Я нестильная и хамоватая. Ладно, иди спать. Приключится завтра выезд, и ты, невыспавшийся, на мне зло сорвешь. Ты, Сергеич, очень вредный бываешь. Почти как я.
Андрей не удержался, погладил блестящие волосы на затылке:
– Ты очень стильная. Даже чересчур. Спи, поздно уже.
Укладываясь, Андрей ухмыльнулся старым плиткам потолка. Сходил к девке. То ли сказку на ночь рассказал, то ли согласился в приемные папаши наняться. То ли… В общем, не чужая Мариэтта Тимуровна. Да и кто здесь чужой?
День прошел спокойно, и второй тоже. Затишье перед чертовой атакой, как выразился Генка. Занимались хозяйством и теорией. Из головного офиса обильным потоком шли ориентировки и статистика. Установленный факс хоть и с бесконечными глюками, но извергал интересную, а порой откровенно загадочную информацию.
Андрей прочел отчет о странной истории, приключившейся в одном из кинотеатров Улан-Удэ, и пошел посоветоваться с Горгоном. Посидели в аппаратной, старик после раздумий сказал, что инцидент вряд ли связан непосредственно с кино. Посторонний кто-то безобразничает. Андрей пошел обратно и в дверях наткнулся на кучку красноватого песка. Вчера отсюда выметал точно такую же.
– Господин Горгон, уж не примите за намек, но из кого-то из нас песок сыплется. Да еще странный какой-то, красный. Откуда, не подскажете?
– Ну, ты, Старый, сказанул. Мы что, здесь охранниками по лавкам сидим? Это ж ты навроде смотритель.
– Так я, бывает, и отсутствую.
– Нас еще чаще не бывает. Ежели мы про вас все знаем, так не потому, что следим, – туманно объяснил старый злодей.
– Хм, значит, «Боспор» без присмотра остается? Может, дежурства установить?
– Вот ты молодец! Ты еще Хеш-Ке метлу всучи, пусть полы заметает. Она, кстати, обещала зверюгу, что вы прикармливаете, без шкуры бегать пустить. Чтоб не гадила где ни попадя.
– Какая зверюга?
– Вам виднее. От красавицы нашей иной раз, кроме «ослы да лошаки», ничего и не услышишь.
– Сочувствую, – пробормотал Андрей и пошел к себе в кабинет. Что там Улан-Удэ – что делается в родном «Боспоре», не поймешь.
Загадка разъяснилась на следующий день. С утра неожиданно раскричалась Мариэтта. Негодование объяснялось тем, что кто-то сожрал колбасу, накрошенную для пиццы. Колбасы в холодильнике имелось еще две палки – ешь не хочу. Нет, обязательно нужно было сожрать уже почищенную. Да еще и расшвырять остатки по всей кухне. Алексей Валентинович вину на себя брать отказался категорически, объясняя тем, что колбасу ест только с хлебом и чаем. Логика в таком доводе, несомненно, имелась. Генка, наоборот, колбасу жевал как хлеб и возиться с шинкованной не стал бы, если можно разом отгрызть полбатона. Начальник теоретически был вне подозрений, хотя Мариэтта и поглядывала настороженно. Вероятно, подозревала, что и с колбасой у гражданина начальника сложились какие-то таинственные, закомплексованные отношения. Выручил Генка, осмотревший разбросанные остатки продукта. Грыз колбасу кто-то мелкий. Предложение Иванова устроить засаду коллеги встретили настороженно. Сердитая Мариэтта объявила, что завтрак будет домашний, и мгновенно настругала разнокалиберных бутербродов. Все разошлись пить чай по комнатам. Буквально через пять минут Андрей подскочил от воплей и стука. Выглянув в коридор, успел заметить серую тень, молнией промчавшуюся вдоль стены. В конце коридора тень (очевидно, все-таки кошачьей породы) врезалась в стопу металлических яуфов, что сопроводилось натуральным раскатом грома, и исчезла.
Генка тряс окровавленной рукой:
– Я колбасу положил и сходил спортивные новости глянуть. Возвращаюсь, а оно уже сидит, кушает. Я тихонько за шиворот, а оно как кобра. Как только пальцы уцелели…
– Почему «оно»? Это же кот был?
– С виду кот. Серый, тощий, клочковатый такой. Но жрет, как электромясорубка. И звук такой же жужжащий. От полена колбасы треть осталась. Нет, хорошо, что пальцы уцелели. Что будем делать?
– Пищеблок нужно закрывать, – сказал Андрей.
– Капкан, – живо посоветовал Алексей Валентинович.
– Жестоко, – сказала хихикающая Мариэтта. – Нужно поймать и на свободу выдворить. Как этот котик вообще в «Боспор» попал?
У Андрея были некоторые догадки. Правда, не слишком реалистичные. Живые твари, кроме фээспешников и «целлулоидных», кинотеатр обходили стороной. Даже голуби крайне редко на крышу садились. Так что котяра был интересный. Но не гоняться же за ним по кинотеатру?
– Выезд, – сказал Андрей, кладя трубку. – На Ленинский. Площадь Гагарина.
– Сейчас, мигом, – подскочил Генка.
– Не гони. Выезд утром. Объект уже почти два месяца как пропал.
– А мы тогда зачем? – удивился Иванов. – Молебен за упокой стоять?
– Нет. Там какая-то мистическая ерунда творится. Объяснят на месте.
Вечером Мариэтта поставила у своей двери блюдце с молоком и положила ломоть сыра.
– Ты ничего не перепутала? – поинтересовался Андрей. – Вроде не мышь завелась.
– У меня кот Васька был. Так он при виде сыра в обморок падал. От счастья.
– Здорово. Я все собаку хотел, да так и не довелось.
– Зайдешь посидеть, Сергеич?
– Нет, сегодня не выйдет.
– Я просто поболтать зову. Совращать не буду. Или мне стукнуться обо что-нибудь?
– Стукаться не нужно. И болтать мне с тобой, Маня, нравится. Только завтра выезд, и выспаться нужно. Так что пойдем с Генкой чаю выпьем и спать. Без обид, ладно?
Утром сыр исчез, а блюдце оказалось подвинуто к дверям кухни.
– Как бы ключи, подлец, не подобрал, – озабоченно сказал Генка, затягивая на поясе ремень с ножнами.
– Откровенно криминальный тип, – согласился Андрей. – Ген, оружие пока прячь подальше. Нам еще с цивильным населением беседовать.
Охлобыстина Нина Ниловна, 45 лет, завуч 1080-й школы. Русский язык и литература. Замужем, дочь 18 лет. Пропала 9 марта по пути из школы домой.
– Может, это не наш объект? – с надеждой спросил Генка, почему-то весьма недолюбливавший
