значительно повысится уровень жизни. Ведь подавляющее большинство стран, не принадлежащих к числу центральных, которые приняли на вооружение рыночные лозунги в 1980-е гг., сейчас находятся в достаточно трудном положении. Всегда много говорят о редких «удачных историях» (их нынешним героем является Южная Корея), забывая при этом о гораздо большем числе неудач и постепенном упадке героев предшествующих, если можно так выразиться, «удачных историй», таких как Бразилия.
Тем не менее, главная проблема состоит не в том, привел тот или иной политический курс в той или иной стране к экономическому развитию или нет. Основной вопрос заключается в том, сохранится или нет широко распространенное убеждение в вероятности экономического развития в результате проведения какого-то особого государственного политического курса.
Всемирная революция 1968 г. разразилась в результате ощущения того, что национального развития не происходило; тогда еще не было очевидно, что сама по себе его цель является иллюзорной[62]. Все выступления (на востоке и на западе, на севере и на юге) были проникнуты двумя основными идеями, какая бы к ним не примешивалась местная специфика. Первой из них была идея протеста против гегемонии США в миросистеме (и тайного сговора с СССР, который способствовал упрочению этой гегемонии). Второй — идея протеста против неэффективности так называемых движений старых левых, которые во многих обличиях пришли к власти по всему миру — как социал-демократы на Западе, коммунисты на Востоке, движения национального освобождения на Юге. Все эти движения подвергались критике за то, что на деле они не изменили мир, как обещали тогда, когда боролись за поддержку масс. Их обвиняли в том, что они слишком интегрировались в господствующую миросистему, и от их бывшей антисистемности мало что осталось.
В определенном смысле те, кто участвовал в различных выступлениях, хотели сказать представителям «старых левых» политических движений, что их организационная деятельность достигла той формальной политической цели, которую исторически они поставили перед собой — прежде всего, политической власти, — но было очевидно, что к большему равенству между людьми это не привело, хотя именно такая цель лежала в основе их стремления к получению государственной власти. С другой стороны, широкое внимание, которое в то время во всем мире привлекал «маоизм», объяснялось тем фактом, что он в наиболее решительной форме выражал это двойное неприятие: гегемонии США (в тайном сговоре с СССР) и неэффективности движений «старых левых» в целом. Тем не менее, маоизм выдвигал тот аргумент, что вина за это лежала на плохом руководстве движений «старых левых», которые, используя терминологию маоистов, стали «попутчиками капитализма». Таким образом, из этого положения следовало, что если теперь эти движения избавятся от «попутчиков капитализма» и проведут «культурную революцию», тогда, наконец, задача национального развития будет на деле решена.
Значение всемирной революции 1968 г. состояло не только в тех политических изменениях, которые она вызвала к жизни. К 1970 г. выступления были повсюду подавлены или угасли сами по себе. Но с идеями, которые она выдвинула, дело обстояло совсем иначе. В первой половине 1970-х гг. маоизм имел достаточно сторонников, но к середине десятилетия его влияние ослабло, прежде всего, в самом Китае. Проблемы, которые ставили новые общественные движения, — культурный национализм «меньшинств», феминизм, экология, — оказались более живучими, чем маоизм, но им еще предстоит обрести более прочное идеологическое обоснование. Значение 1968 г. состоит скорее в том, что он пробил брешь в том единстве мнений, с которым воспринимались вильсонианско-ленинистские концепции, поставив вопрос о том, привела ли на самом деле идеология развития к каким-то существенным продолжительным результатам. Он заронил идеологические сомнения и подорвал веру.
А когда вера была поколеблена, когда всеобщее единство взглядов было сведено лишь к одной точке зрения, существовавшей наряду с другими (несмотря на то, что она пока имела наибольшее число сторонников), в ходе повседневной действительности стало возможным обнажить сущность этой идеологии. Именно такой процесс и развивался на протяжении 1970-х и 1980-х гг. Застой в мироэкономике и переход к фазе «Б» кондратьевского цикла усугубились двумя крупными событиями, имевшими далеко идущие последствия. Первым из них стало повышение странами-членами ОПЕК цен на нефть. Вторым был долговой кризис 1980-х гг.
Сначала считали, что повышение странами ОПЕК цен на нефть должно было вернуть доверие к возможностям национального развития. Казалось, оно должно было продемонстрировать, что основные производители нефти на Юге, объединив усилия, могли оказать существенное воздействие на условия торговли. Поднявшаяся сначала на Западе по этому поводу истерия подливала масла в огонь такого рода объяснения. Вскоре, однако, этому событию была дана более трезвая оценка. Что же произошло на самом деле? Страны-члены ОПЕК под руководством шаха Ирана и лидеров Саудовской Аравии (которые, следует подчеркнуть, были самыми большими друзьями Соединенных Штатов среди всех стран ОПЕК), резко подняли цены на нефть, получив за счет этого значительную часть мировой прибавочной стоимости. Это обстоятельство привело к существенному оттоку средств из всех стран третьего мира и социалистических государств, которые сами не являлись производителями нефти, в то время, когда спрос на производимую ими самими продукцию на мировом рынке снизился. Отток средств из основных промышленно развитых стран также был значительным, но гораздо менее существенным в процентном отношении, и продолжался он недолго, поскольку этим странам было легче принять меры по изменению структуры потребления энергии.
А что случилось с той частью мировой прибавочной стоимости, которая была перекачена в нефтедобывающие страны? Часть ее, конечно, была потрачена на программы «национального развития» этих государств, в частности, Нигерии, Алжира, Ирака, Ирана, Мексики, Венесуэлы и СССР. Другая часть была израсходована в странах-производителях нефти на предметы роскоши, то есть эти деньги были переведены в государства ОСЭР для закупки товаров — в качестве капиталовложений или перевода частных средств. А оставшиеся финансовые ресурсы были вложены в банки Европы и США Эти деньги, вложенные в банки, вернулись в страны третьего мира и социалистические государства (включая даже страны- производители нефти) в качестве государственных займов. Эти государственные займы решили текущие проблемы платежных балансов тех государств, которые оказались в плачевном состоянии именно потому, что были подняты иены на нефть. Благодаря полученным займам правительства оказались в состоянии на какое-то время отсрочить рост влияния политической оппозиции, используя эти средства на продолжение закупок импортных товаров (даже, несмотря на снижение экспорта). Это обстоятельство, в свою очередь, потребовало увеличения производства товаров в странах ОЭСР, тем самым, уменьшив воздействие на них застоя в мироэкономике.
Тем не менее, еще в 1970-е гг. некоторые страны третьего мира начали ощущать на себе воздействие снижения уровня роста наряду с истощением финансовых и социальных запасов. К началу 1980-х гг. это воздействие проявлялось уже повсеместно (за исключением Восточной Азии). Первым крупным открытым проявлением долгового кризиса стали события в Польше в 1980 г. В 1970-е гг. правительство Терека действовало как все, занимая и расходуя деньги. Но когда пришло время платить по счетам, польское правительство попыталось решить эту проблему за счет увеличения цен внутри страны, переложив тем самым бремя платежей на плечи рабочего класса. Результатами стали Гданьск и «Солидарность».
В 1980-е гг. периферийные и полупериферийные страны столкнулись с целым рядом экономических трудностей. Причем они были присущи, практически, им всем. Первой обшей для всех проблемой было народное недовольство стоявшими у власти режимами, следствием чего стало разочарование в проводимой ими политике. Даже в тех случаях, когда эти режимы рушились, независимо от того, были они свергнуты насильственным путем или потому, что они сами прогнили до основания, были это военные диктатуры, коммунистические режимы или однопартийные правительства в странах Африки, — давление с целью проведения политических изменений носило скорее негативный, чем позитивный характер. Перемены происходили скорее не от надежды, а от отчаяния. Вторая проблема состояла в том, что страны ОЭСР заняли жесткую позицию в вопросах, связанных с финансами. Столкнувшись с собственными экономическими трудностями, они перестали проявлять терпение в подходе к решению проблем третьего мира и социалистических правительств. МВФ стал навязывать им жесткие условия и настаивать на их выполнении, предоставляя совсем незначительную помощь и убеждая в достоинствах рыночных отношений и приватизации. От кейнсианской терпимости 1950-х и 1960-х гг. не осталось и следа.
