князя: получено лишь жалкое пари один к одному с высокородным эдомцем, который заявил, что делает это лишь из уважения к супруге прокуратора Иудеи.
– Вспомни обо мне, когда после победы будешь подсчитывать свой выигрыш! – улыбнувшись, крикнул он Клавдии Прокуле, словно сделал ей подарок, записав ее ставку на восковой табличке.
Я посмотрел в сторону с трудом сдерживаемых на месте квадриг. Долгое ожидание, вызванное необходимостью записать все сделанные ставки, подвергло тяжелому испытанию нервы наездников, лошади которых то и дело становились на дыбы. Я даже стал опасаться, как бы какая-то из квадриг не перевернулась на самом старте. Белые лошади арабского шейха, явно не привыкшие к участию в столь кучном забеге, с пеной на губах лягали повозку, в которую они были запряжены, и трясли головами, пытаясь высвободиться из упряжи.
– Сколько ты мне дашь, если я захочу поставить на белую квадригу? – спросил я у банкира.
– Если тебе так хочется подарить эти деньги, я сам ставлю семь к одному! – с улыбкой на губах ответил он – Так какую сумму мне записать?
– Сорок золотых монет, которые Марк ставит семь к одному на белую квадригу! – успел я выкрикнуть в тот самый момент, когда Ирод поднял вверх копье с эмблемой. Оно вонзилось в середину арены цирка, а банкир в это время записывал мое имя.
Среди оглушительного рева толпы квадриги рванули с места. Самые опытные наездники изо всех сил натягивали поводья, отклонившись назад, чтобы пропустить вперед горячих новичков, дабы те первыми переломали себе кости. Однако никакая человеческая сила не могла уже сдержать несущихся вперед лошадей! Две квадриги ринулись обгонять других галопом, и их наездники, подавшись всем телом вперед, подстегивали кнутом лошадей, желая первыми достичь поворота, что, впрочем, было лишь мерой безопасности, поскольку повозки, которые мчались вслед за ними, могли легко их перевернуть.
Как и все остальные, я вскочил с места, поскольку мне еще никогда не приходилось видеть в цирке столь молниеносный старт. Упряжка князя, наездник которой раздавал удары кнутом направо и налево, смогла расчистить себе путь. Я отчетливо видел, как кнут стегнул по глазам крайней лошади белой квадриги, и мне даже показалось, что я услышал звук этого удара. Колесница араба с силой ударилась об ограждение, хорошо еще, что колесо не сломалось!
На втором круге наездник упряжки гнедых, принадлежащих командиру кавалерийской когорты из Кесарии, своим весом перевернул квадригу из Эдома; лошади волокли запутавшегося в упряжи наездника по дорожке до тех пор, пока крайняя из них не упала. Таким образом, римская квадрига вырвалась далеко вперед, но вскоре ее догнала повозка князя. Свалившийся с колесницы, хромая, поднялся на ноги. Он был весь в крови, но тем не менее ему удалось за ноздри поднять упавшую лошадь и поставить квадригу на колеса, чтобы продолжить участие в соревновании, однако раненое животное так хромало, что эта колесница уже не представляла никакой опасности для фаворитов и лишь мешала другим. По-моему, наездник вышел на дистанцию лишь для того, чтобы отомстить римлянину.
В забеге, где участвуют почти одинаковые по силе упряжки, практически невозможно опередить соперников на целый круг, поскольку последние загораживают дорогу, и наездник, который обогнал всех, не станет рисковать, протискиваясь сквозь стену колесниц. Белые лошади окончательно выбились из ритма, поскольку ослепленное ударом кнута животное непрестанно трясло головой; их владелец в гневе размахивал руками, выкрикивая проклятия, а возница, проезжая мимо трибуны Ирода, показал кулак. В это время вороные рысаки поравнялись с крепкой римской квадригой. Клавдия Прокула вскочила с места и что- то выкрикивала, притопывая ногами в позолоченных сандалиях.
Не знаю, сколько кругов прошли повозки, и не могу в точности описать, что произошло, но вдруг сирийская упряжка, словно выброшенная из катапульты, вылетела из общей массы на середину арены; ее кони упали, упряжь перепуталась, а наездник, к поясу которого были привязаны вожжи, вылетел из повозки и угодил прямо под копыта; трудно сказать, чей предсмертный крик был страшнее – человека или одной из лошадей.
Несколько секунд спустя белая квадрига, оказавшись рядом с соперницей на вираже, столкнула ее на ограждение, да так сильно, что та перевернулась на полной скорости, однако араб вышел из этого приключения целым и невредимым. Думаю, что в этом столкновении было повинно раненое животное, потому что если бы оно могло видеть, то никогда бы не приблизилось к другой повозке так близко. Наезднику перевернутой квадриги удалось увести лошадей с дорожки, пока его не затоптала следовавшая за ним упряжка, но когда он увидел подбегавших к нему конюхов, упал навзничь на землю и больше не смог подняться. Я самым искренним образом восхищался мастерством этих наездников!
Ставки сыпались теперь со всех сторон. Похоже, упряжка гнедых римского кавалериста привлекла немало болельщиков, делавших на нее ставки против княжеской квадриги; в частности, арабы, отказавшись от поддержки собственных цветов, в основном ставили на римлянина и неистово размахивали руками. Княжеская квадрига уже неоднократно пыталась обойти римскую, наездник которой действовал с большим хладнокровием и непрестанно щелкал кнутом. Ирод поднялся на трибуне, затопал ногами и заорал, подбадривая своего наездника, чтобы тот обошел римлянина. Все лошади были в пене, а мы вдыхали пыль, которая поднималась, несмотря на то что перед состязанием дорожку обильно поливали водой.
Но вот что было самым удивительным: упряжка белых лошадей, набрав скорость, теперь бежала третьей, невзирая на ужасную тряску из-за ее легкого веса. Немного приустав, великолепные белые рысаки двигались теперь ровным аллюром. Раненый конь заржал, задрав голову; наездник склонился к нему, сказал несколько слов, и умное животное перестало взбрыкивать.
Еще у одной квадриги отлетело колесо; наезднику удалось отойти с ней в сторону, чтобы ее не опрокинули остальные, однако колесо катилось дальше, и римлянину пришлось объезжать его. Этим воспользовался наездник из Галилеи и, наклонившись вперед, дико настегивая своих животных, обошел римлянина. Публика, поднявшись на ноги, принялась громко кричать, а Клавдия Прокула подпрыгивала на месте и визжала от радости, несмотря на поражение своего соотечественника, что вызвало симпатию к ней со стороны плебса и улыбки на многих лицах более знатной публики.
Количество состязавшихся квадриг заметно уменьшилось, однако отстающие мешали княжескому наезднику воспользоваться своим преимуществом. Неожиданно весь окровавленный наездник из Эдома, с лицом, ободранным о землю, повернул к нему голову и сделал знак, оставляя свободное для проезда пространство; затем точно так же неожиданно вывел свою повозку на путь следования римской квадриги, чем заметно снизил скорость последней. Все это происходило не на повороте, а на прямом отрезке пути; наездник упряжки вороных принялся выкрикивать проклятия, потому что это было грубым нарушением правил состязаний. Но кто бы смог это доказать? Эдомцу ничего не стоило придумать какой-нибудь предлог в свое оправдание! Даже арабы, сделавшие ставки на римскую квадригу, стали кричать и потрясать кулаками. В это же время белые рысаки промчались, словно ветер, по внешней стороне дорожки и оставили позади себя римлянина и эдомца. Достигнув поворота раньше других, они перешли на внутреннюю часть дорожки, следуя впритык за колесницей князя Ирода. В цирке воцарилась тишина – никто не верил в возможность подобного.
После поворота римлянин вышел галопом на внешнюю сторону дорожки и без труда поравнялся с колесницей эдомца. До следующего поворота у него было достаточно места, чтобы обойти ее, однако он придержал лошадей и принялся кнутом наносить страшные удары по голове раненого наездника, от чего тот упал на колени в своей колеснице. Подобная грубость заставила толпу завопить, но когда с одной стороны послышались аплодисменты, это вызвало еще большую ненависть к римлянам. Сидевшие на трибунах зрители принялись обмениваться тумаками. Однако такая ситуация продлилась не дольше вспышки молнии; эдомец, с большим трудом поднявшись на ноги, подгонял своих лошадей и в последнем порыве успел занять место впереди римской квадриги, а затем развернул свою упряжку с очевидной целью преградить путь колеснице с гнедыми: это было уже убийство, а не бега! Большие гнедые рысаки на полном скаку врезались в лошадей эдомской упряжки, римлянин головой вперед вылетел из колесницы и, несмотря на то что его шлем был застегнут, разбил себе голову о подножье зрительской трибуны, оставшись неподвижно лежать на земле. Эдомец испустил дух еще до окончания состязаний, причиной тому стали раны, нанесенные копытами животных. Подобное развитие событий заставило оставшиеся колесницы сбавить скорость. Однако наездник князя Ирода, издав громкий крик, принялся размахивать кнутом с такой силой, что конюхи, пытавшиеся убрать тело римлянина с дорожки, бросили его и пустились прочь, опасаясь за собственную жизнь. Княжеский наездник попытался, не сворачивая, проехать по трупу, но вороные, никогда прежде не
