военачальника зовут Дионисий. Это жестокий и безжалостный человек. Нам просто не хватает решимости, а то бы мы его давно убили.
Но говоря это, они смеялись и забавно гримасничали. Видно было, что и еда пришлась им по вкусу, хотя ей было далеко до той, которую подавали на судах из Милета. Они показали нам своего предводителя, который ничем не отличался от них: обыкновенный рослый, бородатый и грязный человек. Дориэй подошел к нему, гремя наколенниками, покачивая султаном на шлеме и двигая щитом так, чтобы он блестел.
— Дионисий из Фокеи, — сказал он, — я и мой друг хотим быть гоплитами на одном из твоих кораблей.
Дионисий хрипло рассмеялся:
— Будь у меня деньги, я бы поставил тебя на носу судна, ибо твой вид может обратить персов в бегство. Но у меня нет ничего, кроме кожаного шлема да кожаного панциря, и я вступаю в бой не ради денег, а чтобы защитить свой город и покрыть себя славой. А еще я надеюсь захватить несколько персидских кораблей, дабы я и мои люди не остались без добычи. Иначе они таки выполнят то, что ежедневно обещают, кляня меня последними словами: убьют и выбросят в море.
Не утерпев, я вмешался в разговор:
— Не сердись на моего товарища. Он не понимает шуток. Сегодня гоплит на судне стоит пять, самое большее десять драхм в день.
Военачальник ответил:
— Я тоже смеюсь редко, наверное, так же редко, как твой товарищ, хотя в последнее время я стал смеяться гораздо чаще. В лагере куда больше персидского золота, чем кажется на первый взгляд, — вот бы нам столько денег! Люди здесь пьют и веселятся, поют и танцуют, бахвалятся и ссорятся. Вот и мне, человеку от природы мрачному, пришлось научиться смеяться и даже веселить своих воинов. И еще я вам скажу: большей глупости, чем от вас, я до сих пор не слышал. Почему вы, знающие толк в ратном деле, приходите ко мне и предлагаете свои услуги, хотя у меня нет полосатого паруса и золотой повязки на руке?
— Простой расчет, — поспешил ответить Дориэй. — Независимо от платы лучше принять бой на судне, где гребцы гребут в такт, по команде, чем там, где они выбирают и смещают военачальников по своему желанию. Я не владею приемами морского боя, но, судя по тому, что я видел сегодня на Ладе, ты здесь — единственный, кто вызывает доверие.
Наши речи пришлись по сердцу Дионисию, и он взял нас. На остатки жалованья и трофеев мы купили вина и жертвенного мяса у алтаря Посейдона. Всю снедь мы разделили между уставшими гребцами Дионисия.
— Мы — жители Фокеи — живем и умираем в море. Наши предки основали Массалию [20] — самую дальнюю греческую колонию на другой стороне Западного моря. Наши отцы постигли азы морского боя, сражаясь с тирренами на Западе, но, к несчастью, они не вернулись домой и не передали нам свой опыт. Вот почему мы должны учиться всему заново и не рассчитывать ни на чью помощь.
В подтверждение этих слов Дионисий приказал дуть в раковины и принялся пинками поднимать своих уставших людей. Невзирая на кромешную тьму они быстро закрепили мачты, и вскоре над нами уже белели паруса. Однако Дионисий остался недоволен: он кричал, ругался и жестоко избивал моряков веревками с узлами, обзывая их при этом улитками.
Шум и крики разбудили весь остров; повсюду забили тревогу — прошел слух, что приближаются персы. Многие бросились в прибрежные заросли — стеная и причитая, они пытались найти там убежище. Напрасно военачальники отдавали приказы: паника была слишком велика. Когда же выяснилось, что Дионисий попросту решил поупражняться в гребле и поднятии мачты в темноте и поэтому приказал дуть в раковины, некоторые командиры, обнажив мечи, прибежали к нам, угрожая смертью, если мы не дадим им и их воинам отдохнуть.
Но люди Дионисия вышли им навстречу, держа в руках слабо натянутый канат; незваные гости спотыкались и роняли оружие наземь. Еще немного — и на острове мог бы вспыхнуть бой между ионийцами… не будь они такими сонными. Кроме того, многие из тех, что прибежали с мечами и копьями, были настолько пьяны, что утром не могли вспомнить, где оставили свое оружие.
2
Война на море безжалостна, и никакой бой на суше не может сравниться с нею. Испытав на себе все тяготы морских сражений, я не собираюсь говорить дурно о судах из Милета и других городов — его союзников, поскольку корабли эти были отменные, а люди — бесстрашные. Они — хотя и с ворчанием — то и дело упражнялись в гребле.
Для новичка нет более коварного врага, чем весло. Оно бьет по голове и даже ломает ребра; впрочем, мне, можно сказать, повезло, ибо к вечеру первого дня я всего лишь стер себе до крови ладони.
Едва наступила ночь, как небо над городом стало кровавым [21] и по лагерю тотчас поползли слухи о том, что персы захватили и разграбили храм Аполлона Ионийского, а затем подожгли его, чтобы дать сигнал своим кораблям.
Глядя на пурпурное ночное небо, я был почти уверен, что персы решили отомстить за поджог храма Кибелы в Сардах. Какое счастье, что меня никто не знал в маленьком лагере Дионисия! Останься я в Милете, разгневанный люд мог бы растерзать меня.
Весь день Лада была охвачена паникой и страхом, но за ночь люди чуть успокоились. Одни говорили, что персы, разрушив храм, призвали на свою голову проклятье богов. Другие утверждали, что никто не в силах спасти Ионию, если даже Аполлон не сумел защитить свою самую большую святыню. Люди омывались в водах моря, заплетали волосы, натирали лица и надевали свои лучшие одежды в преддверии завтрашнего сражения.
Когда наступило утро, все увидели над городом столбы дыма — сигнал для персидского флота. Сотни неприятельских судов вышли ночью в море в поисках противника. Трубя в рога и раковины, мы направились им навстречу. Согласно решению Совета, наши большие корабли шли посередине, более легкие находились на флангах. Золотой Милет остался позади. У нас не заладилось с самого начала. Суда мешали друг другу двигаться, и у многих гребцов оказались сломаны весла. Чем ближе были персы, тем кучнее шли корабли; казалось, они опасались неприятеля.
Первыми показались финикийские суда, блестящие от обилия бронзы и серебра, с уродливыми статуями богов на носу. Среди вражеских кораблей мы заметили и греческие лодки с Кипра, и другие суда ионийцев. Финикийцы торжественно приносили в жертву ионийских пленных и лили их кровь за борт, в море.
Хотя персидских судов было не мало, кораблей союза городов тоже хватало. Темп нам задавали удары палки о бронзовые пластины. Из уст гребцов вырывались проклятия и подбадривающие возгласы. Суда мчались навстречу друг другу, оставляя за собой пенистый след. Я помню, как у меня пересохло в горле. Помню, как от страха свело желудок. А потом были грохот, звон оружия, неразбериха, потоки воды и жуткие вопли умирающих.
Первая атака завершилась нашей победой. По знаку Дионисия мы поплыли наперерез врагу, подставив ему для тарана наши длинные борта. Однако в последнюю минуту, не сбавляя скорости, нам удалось свернуть, так что спешащий навстречу корабль с треском врезался в финикийское высокое судно. Корабль накренился, угрожая раздавить нас, и люди попадали в море и к нам на палубу. Стрелы яростно свистели в воздухе. Мы напрягали все силы, работая веслами, лишь бы выбраться из ловушки и потопить вражеское судно. Во время маневра мы задели кормой еще один корабль, и воины, спрыгнув к нам на палубу, завязали рукопашный бой. Все пять наших судов оказались в гуще вражеских кораблей, поэтому гребцы Дионисия выбежали на палубу с оружием в руках, но многие их них пали, пронзенные стрелами персов. В этой сумятице я и Дориэй очутились на финикийском судне, и вскоре — мы даже не поняли, как это произошло — корабль был уже нами захвачен: статую чужого бога сбросили в море вместе с теми, кому не хватило смелости бороться до последнего и пасть бездыханным на залитой кровью палубе.
Увы, нас было мало, а посему нам пришлось оставить корабль и позволить ему дрейфовать со сломанными веслами. Когда бой стал стихать, Дионисий протрубил сбор: ему ответили со всех пяти судов, и стало ясно, что мы пробили брешь в боевом порядке персов. Соединившись, мы поплыли туда, где мощные суда из Милета врезались во вражеские корабли. Около полудня, получив огромную пробоину, наше пятидесятивесельное суденышко пошло ко дну, и мы захватили финикийскую бирему. Подняв на ней свой
