сейчас придет. Если врачи позволят, он сфотографирует Хильмера.
Женщина застонала.
— Я понимаю, — сказал ее муж. Он тоже говорил приглушенным голосом.
Форс подумал: а что же, собственно, Андерс Эриксон понимает, — но ничего не сказал. Он сам слишком часто ничего не понимал. Вот и сейчас он не понимал, кому и зачем понадобилось избивать до смерти подростка, который интересовался шахматами и играл в футбол.
Около них по комнате двигался Хильмер Эриксон. Он уже начал осознавать, что сделали с его телом. Он видел, как плачет его мать, и пытался утешить ее. Но она его не замечала.
Она его не видела.
Вокруг него
запах
сгнившей листвы.
Как будто все произошло не в мае,
а осенью.
И вокруг летали не жаворонки
и не ласточки,
а вороны.
Форс подошел к дежурной по отделению и продиктовал ей номер своего мобильника.
— Мне нужно поговорить с врачом, который осматривал Эриксона. Позвоните мне, когда это будет возможно. Я буду ждать.
— Хорошо, — сказала дежурная, не поднимая глаз. Он листала какую-то толстую папку.
Форс повернулся и пошел к дверям. Едва он собирался выйти, как на пороге появились Эллен Старе и высокая женщина с длинными вьющимися ореховыми волосами. Эллен была вся красная от слез. Они остановились перед Форсом.
— Как Хильмер?
Форс показал на листавшую папку дежурную, затем на комнату для персонала.
— Можете спросить у дежурной по отделению. Родители Хильмера сидят там.
Эллен побежала к стойке. Форс представился женщине с длинными волосами.
— Айна Старе, — ответила она, — я мать Эллен.
Форс кивнул:
— Я занимаюсь расследованием.
Айна Старе посмотрела на Форса.
— Это правда, что его избили?
— Да.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Нет.
— Ему очень плохо?
— Я не знаю. Жду, когда можно будет поговорить с лечащим врачом.
Айна Старе посмотрела на Форса долгим взглядом. Затем она порывисто обняла его и вместе с дочерью пошла в комнату для персонала, где сидели родители Хильмера. Форс пошел по длинному коридору к выходу.
Ветер стал слабее. Форс сел в «гольф», включил радио и стал слушать музыку, которая ему совершенно не нравилась. Переключать на другой канал не хотелось. Форс откинулся назад и закрыл глаза. Он уже почти заснул, когда зазвонил телефон.
— Доктор Шелунд готов встретиться с вами.
Форс вылез из машины и вернулся в здание больницы. Он поспешно проследовал по коридору, вошел в отделение интенсивной терапии, толкнул дверь и поздоровался с мужчиной в зеленой медицинской униформе, который представился доктором Шелундом. Он говорил быстро, не сводя с Форса глаз.
— Хильмер Эриксон зверски избит каким-то тупым предметом. Выбиты шесть зубов, разбиты губы, сломаны нос, челюсть, левый глаз поврежден настолько, что зрение едва ли сохранилось. Сломаны два ребра, разорвано легкое. Какие повреждения у почек и селезенки, мы еще не знаем. Эриксон не приходит в сознание, ни на что не реагирует, и мы не знаем, в какой степени пострадал мозг. Исход неизвестен.
Шелунд умолк.
— Я послал за фотографом, надеюсь, что Хильмера можно будет сфотографировать,— сказал Форс.
Не отводя взгляда, доктор Шелунд произнес ровным голосом:
— Вы можете созвать к кровати Эриксона симфонический оркестр, он этого все равно не заметит.
В кармане Шелунда запищал телефон. Доктор взглянул на дисплей и потянулся к стационарному телефону.
— Спасибо, — сказал Форс.
Шелунд кивнул.
Форс сел в «гольф» и поехал домой.
Дома он разделся догола, открыл окно в спальне, лег в кровать и погасил лампу. Через открытое окно со двора доносился запах черемухи.
Он вспомнил ручей.
Ребенком он рыбачил там. Велосипед приходилось оставлять на лесной тропинке, еще час надо было идти вдоль ручья. На том месте, где он любил рыбачить, было два неглубоких водоема. В начале лета там бывала хорошая рыбалка. Форс вспомнил больших белых мух и жирных форелей весом в килограмм.
Он помнил кукушку и цветы пушницы.
Тогда не кричали вороны.
Вторник, утро
Форс прибыл на Бекстиген где-то в половине седьмого. Там уже собралось несколько машин — патрульная Нильсона, машина Седерстрема с местом для собаки, полицейский автомобиль и серый автобус технической службы. Когда Форс вылезал из «гольфа», на парковку въехал «вольво» комиссара Хаммарлунда. Хаммарлунд вышел из машины, в светлых брюках с безупречными стрелками, белой рубашке, галстуке в голубую и желтую полоску и темно-синем пиджаке. Он бросил сердитый взгляд на небо. Моросил мелкий дождик. Хаммарлунд открыл заднюю дверь и вытащил светлый плащ. Надев его, он подошел к Форсу, который, как и накануне, был в замшевой куртке. Форс застегнул молнию и поднял воротник.
— Мне, наверное, понадобятся сапоги? — спросил Хаммарлунд.
— Хорошо бы.
Хаммарлунд посмотрел на свои ботинки. Они были совершенно новые. Из-под брючин виднелись темно-синие носки.
— У вас есть какие-нибудь сапоги? — спросил он.
— Наверное, есть у Нильсона.
— Где он?
Хаммарлунд огляделся вокруг. Форс достал мобильник и набрал номер Нильсона.
— Хаммарлунд интересуется, нет ли у тебя пары запасных сапог?
— У меня лишняя пара в машине. Какой у него размер обуви?
Форс повернулся к Хаммарлунду:
— Какой у вас размер?
— Сорок третий.
— У него сорок третий, — сказал Форс в трубку.
— Как раз, — сказал Нильсон. — Сейчас иду.
