установлены высокие гранитные бордюры; хулиганистые мальчишки бывало, виляя колесами, перескакивали с проезжей части на тротуар и обратно, с восторгом терроризируя пешеходов. Голубая мраморная лошадь на строго перпендикулярном пересечении Док- и Оук-стрит была на месте, но взамен соответствовавших времени года цветов, которые прежде окаймляли ее, была обсажена можжевельником и голубыми карликовыми канадскими елями, которые разрослись так густо и так высоко, что водители ничего вокруг не видели.
Впрочем, город, ведущий свое начало от тех дней, когда в соответствии с парламентской грамотой о пожаловании земли здесь в 1644 году основали колонию, названную «Провиденс плантейшнз», был вообще полон потерь: элегантные дома начала восемнадцатого века едва ли не полностью заросли болиголовом, чьи поникшие плети никто никогда не подрезал; в разбросанных там и сям викторианских усадьбах крутые потайные лестницы, открывающиеся за библиотечными стеллажами, подвалы, переходящие в тоннели, пробитые в скале и ведущие прямо к освещенной лунным светом воде, и гниющие причалы, которыми некогда пользовались бутлегеры, ждали своего часа на мощеном берегу, скрытом от главной гавани выходящими на поверхность скалами. Род-Айленд, как говорят в Массачусетсе и Коннектикуте, был создан, чтобы стать пристанищем вероотступничества и пиратства. Роджер Уильямс [33] привечал квакеров, иудеев и аморалистов не потому, что верил, будто спасения заслуживают все, а потому, что не было достаточного количества истинно верующих, чтобы населить общину. В разные стороны от Оук-стрит, там, где она выходила за пределы деревни, длинные дороги круто поднимались к невидимым снизу жилищам. Странно, но из центра Иствика расположенное на высоком холме старое поместье Леноксов не было видно, хотя, судя по картам местности, расстояние между ними было ничтожным. Даже фасады магазинов в центре города служили прикрытием: прямо за ними, сверкая и вихрясь, прокладывали себе путь к заливу Наррагансетт и дальше к морю воды дельты. Их мерцание вспыхивало кое-где в узких просветах между обшитыми гонтом торговыми зданиями. Соленая вода насыщала воздух так, как этого никогда не бывало в разросшемся, непомерно дорогом Стэмфорде, и Сьюки вдыхала его своими узкими ноздрями, чувствуя, как к ней возвращается, просачиваясь из прошлого, ее похотливое былое «я».
— Миссис Ружмонт! — окликнул ее голос сзади.
Она обернулась, словно получила удар ножом в спину: кто мог назвать ее по давно не существующей фамилии? К ней приближался человек, которого она, как ей казалось, не знала, мускулистый, грудь колесом, бородатый мужчина средних лет с седеющими волосами, схваченными на затылке ленточкой в грязный конский хвост; его щеки и нос навсегда приобрели огненно-красный оттенок от постоянного, в любое время года, пребывания на открытом воздухе. Видя, что она озадачена и насторожена, он растянул губы в улыбке, продемонстрировав отсутствие верхнего зуба и тем вызвав у нее антипатию.
— Том Гортон, мэм. Вы брали у меня интервью, когда я стал самым молодым начальником порта, помните?
— Томми! Ну конечно. — В то время он произвел на нее впечатление напыщенного и инфантильного человека, но это не помешало ей спать с ним позже, летом, за год до того, как она наколдовала себе мужа и уехала из города последней из трех колдуний. В правой руке у нее была сумка с продуктами из «Бэй- сьюперетта», которую пришлось переложить, чтобы протянуть руку для невинного рукопожатия. — Как поживаешь? — поинтересовалась она, быть может, чуточку слишком сердечно и отважно улыбнулась, обнажив десны.
С улыбкой, более печальной, чем ее, он взял ее правую руку своей левой. На миг она приняла это за бесцеремонную демонстрацию нежности со стороны бывшего любовника, но потом увидела, что его правая рука, согнутая и прижатая к груди, жестоко искалечена, на ней не хватало пальца, и она была исковеркана так, что напоминала узловатую лапу. Он заметил, как метнулся ее взгляд, и объяснил с мальчишески- застенчивой улыбкой, напомнившей ей о том, как этот самоуверенный человек смутился и оробел, когда она предложила ему себя:
— Несчастный случай: помогал разгружать траулер с треской на берег по зимнему льду. Поскользнулся в чужих сапогах, и правая рука оказалась между канатом и воротом, работавшим под полной нагрузкой. Сначала хотели ампутировать, потом решили оставить хоть что-то. Впрочем, она мало на что годится. — Он отвел руку от груди на несколько дюймов, чтобы продемонстрировать.
— О, Том! — воскликнула Сьюки, называя его именем, которое он теперь наверняка предпочитал. — Бедный ты, бедный. И как же ты смог работать?
— С трудом, как говорится.
Робость в улыбке постепенно уступала место другому его качеству, которое она приняла за высокомерие во время их первой встречи; потом, когда они стали любовниками, она поняла, что это лишь адекватная самооценка красавца мужчины и основанное на ней ощущение собственного достоинства, которое еще поколение или даже полпоколения назад юноше его социального класса и не приснилось бы. Чтобы узаконить мужское сексуальное тщеславие, потребовались шестидесятые, «люди-цветы», битлы и порнография, выведенная на большой экран. Когда шестидесятые перешли в семидесятые, Сьюки было тридцать три, и ее любовниками были мужчины старше ее, некоторые — такие, как Клайд Гейбриел и Артур Холлибред, — значительно старше, густо усеянные морщинами и страдающие нестабильностью эрекции; так было, пока она не начала спать с Тоби Бергманом, новым, молодым редактором «Слова», сменившим трагически окончившего свою жизнь Клайда.
Вскоре Тоби покинул город, сломав ногу в аварии, тоже связанной с зимним льдом. Но он успел представить Сьюки телу молодого человека, который ввел ее в мир новых властных отношений между полами: она теперь исполняла роль зачинщика, кавалера, хищника и идолопоклонника. Ей, обнаженной, предстояло, припадая, словно голодная волчица, к телу сначала Тоби, потом Томми, восхищаться великолепной кожей, чистым запахом, гладким сплетением лоснящихся мышц, красивыми, покрытыми молодой порослью, безотказно функционирующими гениталиями. Они были столь исполински-прекрасны, эти глянцевитые восставшие столбы, — у Тоби обрезанный, у Томми нет, — что невольно хотелось обхватить их губами. Она повелевала этим молодым людям лежать смирно и с дразнящей, мучительной медлительностью между шквалами беглых поцелуев и неразборчивого бормотания, левой рукой у основания сжимая бившийся в ее руке, как пойманная птица, упругий член, правой быстро отбрасывая с лица свои длинные волосы, глотала их семя, когда Тоби или Томми толчками извергали густую, липкую полупрозрачно-белую субстанцию, восхитительную, на вкус похожую на яйцо пишу дикарской богини, так, что юноши почти со смущением смотрели на потное, застывшее лицо женщины, жадно припадавшей к их телам, словно в страстном желании брать еще и еще.
Стоя теперь здесь, на Док-стрит, она чувствовала, что это воспоминание собственной молодости выдает ее предательским румянцем; между тем потрескавшиеся губы Томми Гортона, извивавшиеся в гуще бороды, как бледные черви, продолжали уже привычно рассказывать историю его несчастья:
— Меня уволили с должности начальника порта — трудно управлять шлюпкой пришвартованному к берегу однорукому, — но взяли на полставки в качестве лишней, так сказать, руки для береговых работ. Пока дети были маленькими, приходилось труднее — Джин не могла бросить работу в банке, хотя на той должности, на которой ее держали, она и близко не зарабатывала того, чего стоила. Теперь дети свалились с нашей шеи — оба мальчика и девочка уже взрослые, у всех свои семьи.
Не было ли это желанием поддеть ее, сказать, что, несмотря на то что в молодости он водился с такой шлюхой, как она, ему удалось стать респектабельным семьянином? Сьюки было интересно: делала ли для него Джин то, что делала в свое время она, или только зарабатывала деньги в своем банке? Иногда в момент оргазма Сьюки кусала Томми в плечо, и он начал подражать ей, причем старался, как ей казалось, укусить больно. В целом она не возражала: следы от укусов проходили через два-три дня, а боль обостряла ощущения. Глядя на этого раскормленного, обветренного деревенского парня, созревшего для сердечных болезней, Сьюки удивлялась, какие пластические номера ей удавалось выкидывать в те несколько месяцев, когда она встречалась с ним, любила его, унижалась перед ним. Такое случается: мужчины извлекают выгоду из умопомрачения женщины и самодовольно принимают это как должное.
— Похоже, все кончилось счастливо, Том, — сказала она, желая закруглить разговор. — Я за тебя рада.
Но он пока не собирался ее отпускать; он присоединился к ее воспоминаниям, прямо там, на Док- стрит, под палящим солнцем.
