— И для чего же?
Гельмут Хорст пожал плечами.
— Он объяснил, что в такой моче хорошо растворяются его порошки.
— И?…
— Он быстро размешивает свои порошки и выпивает мочу. Всю до капли.
Венцель Марцел брезгливо поморщился.
«Воистину прав отец Вельгус. Они там, в своем подземелье Правды, действительно держали сатану за его козлиный зад. Наверное, уже никто и никогда не узнает правду об этой зловещей „Правде“».
Бюргермейстер кликнул служанку и велел ей подать большой кувшин итальянского вина. Гельмут Хорст довольно потер руки и придвинул свой табурет ближе к столу.
Среда выдалась на удивление скучной.
Венцель Марцел все утро провел в своей комнате, пытаясь разглядеть буквы и вникнуть в мудрые высказывания философа Плутона. Но мудрость древнего грека никак не воспринималась его разумом.
«Наверное, все же лучше читать ученые книги после обеда», — решил бюргермейстер и выглянул в окошко. Из-за прошедшего ночью дождя улицы города вновь покрылись грязью, и она вязким месивом холмилась между тонкими ручейками.
«Опять придется обувать деревянные башмаки», — вздохнул Венцель Марцел. Только на их высокой подошве можно было пройти по улице, не испачкав вязаных чулок.
Уже выходя на Ратушную площадь, бюргермейстер едва не пострадал от вылитых со второго этажа помоев. Правильно было бы подняться и выяснить, кто же это чуть не испортил костюм первого бюргера города. Но, как и всегда, окажется, что это вина неразумной девчушки или совсем крохотного мальчишки. Да и нет такого городского закона, который бы запрещал освобождать дом от отбросов, гнилостной воды или людских испражнений.
«Нет, этим нужно серьезно заняться. Ведь додумались те же парижане издать закон, требующий, чтобы всякий, кто выливает помои, дважды крикнул об этом в окно. Хотя и это не слишком помогло. Нет, нужно придумать что-то более действенное», — решил Венцель Марцел и порадовался тому, что в этот скучный день появилась тема для размышлений о полезном.
В комнате, находившейся перед залом собраний, в два ряда стояли такие же деревянные башмаки, в которых пришел и сам бюргермейстер. Все они были облеплены вонючей грязью.
Пересчитав башмаки, Венцель Марцел удовлетворенно кивнул. Все члены городского совета и писари были на месте. Интересно, чем же они занимаются в отсутствие бюргермейстера?
Едва Венцель Марцел вошел в зал, ему все сразу стало ясно. И члены городского совета, и хитрые писцы, и даже мальчишка-гонец чинно сидели на местах, пытаясь согнать со своих лиц все ту же скуку, что мучила и самого бюргермейстера. Хорошо, что не играют в кости или потягивают пиво. Видно, стоящий на страже мальчишка-гонец вовремя заметил приближение Венцеля Марцела.
Слегка кивнув в ответ на поклон всех присутствующих, бюргермейстер занял свое место за высокой кафедрой.
Члены совета и писцы тоже уселись, с надеждой уставившись на первого среди них.
— Грязь. Это вечное покрытие наших улиц. Это вечное проклятие многих городов…
Бюргермейстер начал ровным голосом и тут же заметил, как поскучнели лица собравшихся. Да, он говорил то же, что и на прошлой неделе, в прошлом месяце, в прошлом году. Эта тема уже изрядно поднадоела членам городского совета, но никто не смел сказать об этом бюргермейстеру. Ведь он и сам знает, что бороться с грязью невозможно. И не только потому, что в городской казне напрочь отсутствовали деньги даже на более важные дела. И не потому, что горожане жили вековой привычкой гадить за порогом собственного дома. Дело еще и в том, что никто и никогда не предложил что-либо правильное и разумное. Ведь сам Венцель Марцел рассказывал, что почти двести лет тому назад французский король Филипп II Август, привыкший к вони в своей столице, упал в обморок, когда стоял у дворца и проезжающие мимо него телеги взрыли уличные нечистоты. И он же обещал золотые горы тому, кто спасет город от вонючей грязи. И что с того? Как были улицы клоаками, так и остались по сей день.
А Венцель Марцел известен всем своим чувствительным носом. Вот и желает высказаться. А потом после длинной речи будет выпытывать у всех членов совета разумное решение. А что разумного можно предложить, если даже такая голова, как у бюргермейстера, ничего не в силах придумать. Вот Венцель Марцел и разглагольствует сколько ему угодно. Но, видит Бог, ему сегодня скучно. Скудный урожай этого года уже собран и почти весь продан. Проданы лучшие товары, что изготовили кузнецы, ткачи, кожевники, и торговать больше нечем. Хватит ли денег и запасов до весны? Вот это вопрос, на который трудно ответить. А если попробовать, то становится скучно. Скучно и страшно.
Вскоре бюргермейстер почувствовал усталость. Она наваливалась на него каждый раз, когда ему становилось уж совсем неинтересно. Все слова, что он произнес сейчас, уже давно произнесены. И произнесены напрасно. Сейчас следует выслушать…
Но вдруг дверь с грохотом распахнулась. В зал собраний вошел лекарь Гельмут Хорст. Не затруднив себя разуться, он простучал грязными деревянными башмаками по гулким плитам зала и остановился напротив Венцеля Марцела.
— Бюргермейстер, вашим горожанам нужно ваше участие. Дело важное и безотлагательное.
В душе Венцеля Марцела вспыхнул огонек.
— Да, да. Я сейчас. — Он сошел с кафедры и, бросив строгий взгляд на членов городского совета, громко крикнул:
— А вы думайте, думайте!..
На ступенях ратуши бюргермейстер обернулся и уставился на молодого лекаря.
— Надеюсь, это не пустяк.
— Да уж, какой пустяк. Вон, рыдает Зельма, жена угольщика Зигира. А сам Зигир сейчас подговаривает соседей помочь его горю.
— И в чем же его горе?
— Бюргермейстер, нам лучше поспешить. А по пути я расскажу все то, что недавно узнал от Зельмы. Хотя она женщина и трудно объясняется, я все же понял основное.
— И куда мы спешим? Может, нужна стража?
Гельмут Хорст задумался, а потом развел руками и сказал:
— Решайте сами. Мы идем в дом палача.
— В дом палача? — воскликнул бюргермейстер и тут же, взяв себя в руки, заявил:
— Пока идем к городским воротам, рассказывай. У ворот всегда есть четверо стражников.
Скользя по буграм грязи, двое мужчин поспешили к северным городским воротам.
— Что там? — нетерпеливо спросил Венцель Марцел.
— Да что там… — молодой лекарь рассмеялся. — Наверное, труд мой сожгут вместе с домом. Если наши бюргеры уважают угольщика Зигира.
— Говори же наконец, — сердито засопев, потребовал бюргермейстер. Сейчас он прыгал на одной ноге, вылавливая в луже соскользнувший с ноги башмак.
— А все эти мальчишки. Вы же знаете наших городских шалопаев. Вчера после полудня они не придумали другого занятия, как устроить состязание, кто первым попадет камнем в дверь этого дома. Начали издалека. Но неудачно. Стали подходить все ближе и ближе. С пятнадцати шагов уже любой мальчишка может попасть в дверь. Вот и попали.
— Ну и что?
— Что, что… Нашему господину «Эй» эта игра пришлась не по нраву, и он вышел на крыльцо. Мальчишки в страхе пустились бежать.
— Неужто он бросился за ними?
— Нет. Он стоял и смотрел им вслед.
— И поэтому должен сгореть еще крепкий дом, — ударив себя по коленкам, подытожил бюргермейстер.
— Среди этих мальчишек был малыш. Лет четырех, может, пяти. Так вот, этот мальчишка увязался за старшими, и когда вся эта стая бросилась бежать, то и он в страхе кинулся за ними. Но не пробежал и
