тридцати шагов. Упал и не поднялся.
— Он умер?
Гельмут Хорст неуверенно пожал плечами.
— А что мальчишки? — нахмурившись, осведомился бюргермейстер.
— А мальчишки… Каждый из них до вечера прятался в своем тайном месте. И лишь поздно вечером они разошлись по домам.
— И что же, угольщик Зигир и его женушка не заметили отсутствия малыша?
— В таких бедных семьях, как у Зигира, малыша могут и не заметить, если он не просит есть. А у них семеро ртов. К тому же вечером угольщик устроил пьяный скандал. Так что о малыше вспомнили только за завтраком. Пошли по соседским ребятишкам. Вот и выяснили…
— Что выяснили? Незачем рожать более того, что можешь прокормить.
— Да, это так. Вот только эту женщину жаль. Я едва смог ее расспросить. Наверное, она все-таки переживает за малыша. Хотя он у них и седьмой.
— Ладно, посмотрим на мальчишку, если только его волки в лес не утащили. Да и там придется поискать. Вот и ворота. Зови трех стражников, пусть следуют за нами.
Господин «Эй» уже третий раз за этот день вышел на ступеньки своего дома. Внутренняя и обоснованная тревога толкала его за дверь. И сдался ему этот глупый мальчишка! Однако он тоже хорош. Пусть уж лучше мальчишки разнесли бы ему дверь камнями. Нет, нужно же было выйти и найти себе проблему.
Хотя, к слову, он поступил по-божески, как истинный и добрый христианин. Да и по-человечески правильно. Вот только что будет дальше?
Сейчас он стоял на ступенях дома и так же, как и вчера, долго колебался, не зная, что делать дальше.
Но вчера все же было проще. Что-то всколыхнувшееся в душе толкнуло его к телу неподвижного мальчишки. А как мог поступить взрослый, разумный мужчина, увидев детское тельце, долго и неподвижно лежащее на мокрой земле?
И он стал подходить. Очень медленно подходить. Все еще надеясь, что кто-то из глупых мальчишек вернется. Может, даже побежит за родителями или кем-нибудь из старших. Но мальчишки больше и носа не показывали.
И тогда господин «Эй» склонился над малышом.
Тот дышал хрипло, с присвистом, все реже и реже. Волна жалости и грусти растревожила душу, обожгла сердце. Ему сразу все стало понятно. Шею малыша с левой стороны огромным бурым яйцом давила смертельная опухоль. Это она и прибавившийся к ней страх обездвижили тельце ребенка. Скоро он умрет и окажется в раю. Ведь путь детских душ направлен только в райские врата. Хотя бы в этом Бог справедлив и понятен. И ему, господину «Эй», нужно было умереть в младенчестве. Ведь тогда бы не пришлось пережить столько горести и не совершить столько грехов.
Он выпрямился и сложил в молитве руки. Захотелось произнести per Bacco и перекрестить отходящую душу, ведь ребенок отправлялся в рай. Мужчина уже произнес первые слова отходной молитвы, как вдруг глаза малыша широко распахнулись. В их глубине читалась мольба. В уголках детских глаз набухли хрустальные слезы и тихими ручейками поползли по щекам.
Господин «Эй» крепко прикусил нижнюю губу и, всхлипнув, зашмыгал своим большим уродливым носом. В его огромной голове затуманилось, и он поднял малыша на руки.
Затем, проклиная себя последними словами, он едва ли не бегом поспешил к своему убежищу…
Он так и просидел у стола всю ночь, тупо уставившись на окровавленный нож и ежесекундно ожидая человеческого воя и зарева факелов. И только когда в маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем, постучался осенний мглистый рассвет, мужчина тяжело поднялся и вышел за дверь.
Но ни людей, ни их перекошенных в гневе лиц, ни колышущегося огня господин «Эй» не увидел. Он простоял долго. Затем, еще раз удивившись человеческому безразличию, вернулся к крепко спящему мальчишке.
За два часа до полудня мужчина сходил к ручью за водой и на обратном пути долго смотрел в сторону городских ворот. Так ничего и не поняв, он пожал плечами и принялся готовить на огне свои сложные горячие напитки.
И только к полудню господин «Эй» услышал голоса приближающихся людей. Он сразу же вышел им навстречу и увидел молодого лекаря и бюргермейстера, который, сердито ругаясь, требовал от трех стражников идти прямо к дому умершего палача.
Мужчина по привычке скрестил руки на груди и спокойно стал дожидаться того, что преподнесет ему судьба.
Остановившись в пяти шагах от окаменевшей фигуры господина «Эй», Венцель Марцел, сдерживая дыхание, спросил:
— Где тело мальчишки?
Палач молча толкнул дверь, приглашая войти внутрь дома.
— Ждите здесь, — велел стражникам бюргермейстер и боком прошел в дверь.
За Венцелем Марцелом последовал молодой лекарь.
В проеме двери, в отблесках жаркого огня, они сразу же увидели маленькое тельце ребенка, лежащее на краю кровати.
— Бюргермейстер, — окликнул первого бюргера Гельмут Хорст и указал на окровавленный нож на столе.
— Он спит. Хотя уже должен был проснуться, — раздался глухой голос палача подземелья Правды.
— Спит? — выдохнул Венцель Марцел.
— Спит, — рассмеялся молодой лекарь. — Мальчишка спит, а горожане готовят факелы.
— Я ждал их еще вчера, — выдавил господин «Эй». — Я ошибся. Разрезая, думал о худшем. Но это всего лишь клещ, который устроил себе глубокую нору в шее мальчишки. Я вычистил эту нору. Мальчишка проснется и через два дня опять сможет бросать камни в эту дверь.
— Только и всего шума. Всего лишь клещ, — заулыбался Гельмут Хорст.
— Не думаю, что все так просто, — задумчиво отозвался бюргермейстер. — Шум только начинается. Может быть, этот человек сделал доброе дело, но вряд ли угольщик и его соседи смогут понять доброту палача.
— Бывшего палача, — поправил молодой лекарь.
— Бывшего палача не бывает. Хорошо было бы поставить мальчишку на ноги. Только эта кровавая повязка на горле… Но я знаю, как правильно сделать. — Венцель Марцел поправил свою лисью шапку и посмотрел на господина «Эй».
Тот подошел к своим баночкам в углу дома и, подняв одну из них, приблизился к мальчишке. Затем он откупорил баночку и поднес ее к носу малыша.
Ребенок вздрогнул, открыл глаза и, увидев склонившихся над ним мужчин, тихо заплакал.
— Проснулся. Это уже хорошо. — Венцель Марцел довольно потер руки. — А сейчас все в Ратушу. Да простит нам Господь нашу ложь. Если ложь во спасение жизни людей, то она уже не греховна.
В пятидесяти шагах от городских ворот бюргермейстер остановился.
— Поступайте так, как я сказал, — строго произнес Венцель Марцел и, насупившись, внимательно посмотрел на стражников. — Особенно это касается вас, олухи. Или сделаете так, как я сказал, и вечно будете об этом молчать, или сейчас толпа переломает вам кости, а я сотру их в жерновах.
— Они все равно проболтаются. А горожане нам не поверят, — тихо вставил Гельмут Хорст, который держал на руках малыша.
— Я знаю, — сухо ответил бюргермейстер. — Это будет потом. Но сейчас главное — не дать разгорячиться этим людишкам. Пошли…
Их сразу заметили, но только толпа, подчиняясь законам скопления, все еще не набрала силы падающего камня. Однако же чем ближе подходил бюргермейстер и те, кто его сопровождал, тем больше
