лягнул фанерную дверь, как носорог баобаб.
Зачем мы это сделали? Если можно аккуратно утопить звоночек и на вопрос: «Кто там?», ответить: «Телеграмма», или: «Сбор подписей в пользу депутата Голикова». И откроют доверчиво и радостно. Однако эффект не тот. Не тот эффект, господа!
Совсем другое дело, когда дверь в щепу, топот ног, мат-перемат, санитарная обработка ребер всех присутствующих.
От такого психологического напора любой резидент НАТО набрякает в смокинг. Или фрак. Это тебе не поздний ланч, где подают малину со сливками. А соревнование двух систем, где нет запрещенных приемов. А что говорить о наших простых гражданах, законопослушных от рождения?
Мы ворвались в коридорчик. И чуть не задохнулись от уксусно-мерзкого запаха нищеты. В другой раз только с противогазами!.. Из кухни валил чад и там, в сиреневом смоке, функционировала костлявая тень. Что за чертовщина! Через секунду выяснилось, что это Петюня жарит селедку, как обрусевший вьетнамец.
Мы, швырнув деликатесную жратву в открытое окно вместе со сковородой, вырвали внучка из чада и частично отрезвили его в унитазе. Боже ж мой! Кто это? Перед нами? Если это внучек, то кто тогда я? Ничего не понимаю? И этот уродец, спившийся донельзя, шутки решил шутить? С бомбой. Странно?
И пока он приходил в себя, мы осмотрели жилище. В маленькой каморке обитала Марья Петровна. На чистеньком полу и кровати лежали цветные коврики, грубо сотканные из старых платков-чулков-шарфов. На стене в рамочке фотовосковел молодой красноармеец. Не уполномоченный ли?
Вторая комната напоминала мастерскую колхозной МТС машинно-тракторная станция. Слесарный станочек времен первой реконструкции, металлические заготовки, похожие на снаряды, в углу старая рухлядь — от автомобильного колеса до примуса. А запах… Нет, это не салон мадам Комдессю. На столе самым наглым образом лежали бруски мыла хозяйственного. Какие ещё могут быть доказательства?
— Ну, вредитель? — цапнул я за шкирку Петюню. — Шутки шутить, бомбист Каляев, мать твою так!
— Я не Каляев, я — Чанов! — попытался вырваться внучек. — Не имеете право! Я — человек труда!.. — Голос у него был далеко не молодым. И пропитым. — Требую уважения к рабочему классу. Менты поганые!
— Мы не менты, — не выдержал я глумления и навесил профилактическую оплеуху по уху, предупредив, что следующий удар за моим подчиненным и указал на десантника Арсенчика.
Тот скроил зверскую рожу, как его учили в школе головорезов, и гаркнул:
— Загрызу!
Любитель жареной сельди от столь небрежного отношения к своей персоне обмяк, лепеча, что товарищами он понят неправильно. Он готов отвечать на любой вопрос. Ежели мы не менты поганые!..
— Нет, мы хуже, — предупредил я. И задал первый вопрос. По поводу продукции фирмы Salamandr.
Наш собеседник к ней имел такое же отношение, как абориген Сейшельских островов к запуску ракеты на Сатурн. И тем не менее, мне хотелось знать, каким образом у него, Петюни, оказалась проклятая коробка?
— Как-как, обыкновенно, — огрызнулся Петюня и хотел рассказать о своем трудном детстве.
Я прервал — об этом знаем все, даже то, как он ловил в кулачок с протухшего мяса гудящих мух. У внучка отвалилась челюсть. Я поправил её лечебным ударом. Арсенчик тоже хотел, я сдержал его трудолюбивый порыв. Собеседник пока нам нужен живым. С клацающими зубами. Тот понял, что обчество нуждается в нем, фекалии, и потребовал сигарету. Для усиления мозговой деятельности. Чтобы сказ случился складный.
Сказ Петюни мне понравился. Правдивым изложением. Наш Петр Петрович Чанов был самородком. Мастером золотые руки. Левша! По молодости мог свободно перековать знаменитую аглицкую блоху. Правда, возникает вопрос, на хрена уродовать игрушку? Недвижна она от подковок, мертва, никакой душевной радости. Дак нам главное что? Утереть шмасть со шнобелем заморским мастерам, а там хочь плыгай, хочь дрыгай, хочь шпильки таскай годика с три, прыткач!
Понятно, все это к делу не относится. Вопрос в другом: что губит наших мастеров златы руки? Все она, горька стервоза, без которой жизнь не жизнь, а сплошная канитель.
Спился Петюня-мастер, спился, хотя квалификацию не всю утерял. Балуется металлом по нужде — кому замочек, кому санузел, кому автономерок с детальки спилить. Завсегда, пожалуйста.
Как говорится, слава впереди бежала… И под Новый год явился местный курвенок по кликухе Кащей с рев`ольвером: дядь Петь, а дядь Петь, погляди, не куражит машинка? За три сулейки. И бутыль шампани. А чего не поглядеть? Шептало с пружинкой заменил, и полный порядок. Новый год встречал во всей красе. С шампунью. Даже бабке подарил килограмм мандаринов.
Дальше — больше. Кащей заказал для своих мальцов партию кастетов, стилетов, цепей. Для удобства передела местности. И молодым радость, и мастеру прибыток.
Да вот на неделе завалился Кащей с двумя оглоежками. Таранят мешок с товаром — реквизировали, хохочут, у косоглазого Хо Ши Мина, подать не уплатил… И фырк! все из мешка. А там обувка в коробках. И пока оглоежки в магазин стреканули для натурального обмена: одна туфля — одна бутылка родной, Кащей: дядь Петь, а, дядь Петь, бомбочку сотвори шутейную, ну вроде как настоящую, чтобы тикала да проводочки. Хочу, калякает, пошутить над всеми узкопленочными, гадят недомерки на нашей земельке, а налог кто будет платить?.. Ну и стяпал Петюня-мастер бомбочку. А чего не стяпать? Ежели шутейная. Опять же за работу бутылек и чеботы. Бабка под шумок умыкнула чеботы-то, да и ладно… Все одно уплыли бы пароходами.
— Собирайся, мастер-ланкастер, — приказал я.
— Куды это? — возмутился тот. — На ночь-то глядючи?
— К едрени-фени, — сдержанно выразился я.
— Куды?
Я уточнил, куда мы отправимся. Немедленно. Петюня заныл, что не знает, где Кащея искать? Откуда ему знать, где проживает этот балбес. Кащей и Кащей.
Я бы ему поверил, да время поджимало, как туфли, и, подхватив потрепанного внучка, мы перенеслись в джип. Словно по воле всемогущего джинна, роль которого выполнял Арсенчик.
Закружились по улочкам-переулочкам-площадям района. Время для юных бандитов было детским, и они кучками дежурили у своих излюбленных плешек, точно защищая их от вражеского вторжения. Вся эта карусель на колесах не нравилась нашему случайному спутнику. Мастер ныл, что Кащей зарежет его как куренка. Самодельным тесаком с клеймом «Петр Чанов».
— За что? — валял я ваньку.
— Как это за что? — страдал Петюня. — Западло все это.
— Он тебя простит.
— Про-о-остит?
— Мы-то будем молчать, как на допросе. Вот Арсенчик известный молчун.
— Да уж, — хекнул десантник. — У меня все молчат, точно покойники.
Пошутил то есть. Протрезвевший до состояния мыла за 19 коп. Петюня принялся из двух зол выбирать меньшее. Нож хорош да удушье слаще. Я помог мастеру по металлу: остерегайся собственного обмылка в хаве, и никто не узнает об этой напряженной вечерней прогулке. И мне поверили. Я могу вызывать доверие. У специфической части населения. Наконец я услышал шипение с заднего сидения:
— Кащщщей! — и оглянулся с удивлением, что за гремучий гад завелся у нас в домике на колесах?
Никого не было, кроме Арсенчика, блимкающего глазами, точно турецкий янычар на границе с Аравией. Что за чертовщина? Где пожиратель жареной селедки? Ааа?! Он с перепугу стек вниз в расщелину между сидениями и оттуда подавал слабые признаки жизни, как альпинист, гекнувшийся с вершины Джомолунгма.
— Где этот такой нехороший Кащей? — даю перевод вопроса.
— Там.
— Где?
— У фонтана.
