Кто не любит фонтаны? В летнем скверике. Теплым вечером. Можно окунуться в прохладных искусственных водах. Нагишом. Устроить для праздной публики шоу-аттракцион. Однако молодежь у фонтана была далека от оздоровительных процедур.
По-моему, там проходил праздник с употреблением дряни. Хумариться, хумариться и ещё раз хумариться! И жизнь пройдет, как атомные облачка над атоллом Моруа. Дурцефалов, то бишь любителей уйти в виртуальный мирок, насчитывалось человек двадцать-тридцать — курили, гомонили, ширилась, смеялись. Обыкновенная молодежь, бунтующая против зажиточного буржуазного образа жизни. Кажется, подобный бунт уже происходил. В другой стране. И в другое время. Лет тридцать пять назад. Что там говорить, не торопимся мы перенять все хорошее из чужой цивилизации, не торопимся.
Грозу местных садов и огородов узнал бы даже дальтоник. Юноша полностью соответствовал своей кликухи. Был костляв, как смерть. Все питательные соки ушли на рост скелета. Да, такое природное недоразумение прийдется складывать втрое, чтобы забить в багажник джипа. Для доверительной беседы.
Для этой цели мы освободили салон от утомленного нашим вниманием мастера по железу. Перед радостной минутой расставания я счел нужным его предупредить, чтобы он был примерным внучком и свою родную бабульку не обижал. Петюня залепетал какую-то чушь о своей любви. Я намекнул, что отныне Марья Петровна Чанова является почетным сотрудником ФСБ и мы берем над ней шефство. А конкретно Арсенчик… Который тут же хотел снова скроить зверскую рожу и рявкнуть: «Загрызу!», но я счел подобную психологическую атаку излишней. Петюня и без неё находился в состоянии близким к состоянию алкогольного опьянения. А ведь не заглотил ни полштофа. Умеем, умеем, господа, оттягиваться без лютой потравы. Когда невмочь.
Так что не успели мы сказать внучку последнее прощай, как он привидением исчез в ночи. Торопился встретить родную бабулю, получившую нежданно-негаданно почетное звание.
Наша операция «Саламандер» плавно переходила во второй этап. Уверен, не последний. Судя по всему, Кащей шестерка. Местная шкода. Шелупой. Шибшало. Мелкий уличный воришка. Таких нужно душить сразу. Но на время. Чтобы после удобнее было разговаривать на философские темы. Такие беседы в час полночный иногда дают удивительный результат. Что начинаешь верить нет, не перевелись благородные порывы у юношей, выбирающих меж кокой и винтом. Остается только пригласить юного тимуровца на собеседование. Как это сделать? Незаметно для всего коллектива.
— Свисток есть? — поинтересовался я у Никитушки.
— Зачем? — удивился тот, но в бардачок лапу запустил, как медведь в дупло. — Был вроде. Ну вот… свисток.
— Прекрасно, будешь ментом свистящим, но на колесах. Только не передави шоблу.
— А вы?
— А мы с Арсенчиком с тыла, как янычары.
— Ага, — ответил боец, готовый к схватке с неверными.
План действия был прост, как милицейский протокол задержания. Арсенчик кустами приближается к фонтану, поближе к Кащею Бессмертному, чтобы его сцапать в минуту общего шмона. Я страхую товарища со «Стечкиным»: вдруг у мальцов вместо шприцев какой-нибудь трофейный сучок. А Никитушка разъезжает на джипе и свистит в свисток, как генерал милиции на вещевом рынке им. В.И.Ленина.
— Арсенчик, не перепутай и не придуши. Навсегда, — предупредил я десантника. — Кости мне нужны живые.
— Пон`ял, — без энтузиазма ответил подчиненный. Разве это настоящая работа: ловить суповой набор костей.
Я крепок задним умом, это тоже факт моей биографии. И с этим ничего не поделаешь. Поначалу все катилось по задуманному лекало. Джип по-ментовски нагло закатился в скверик и оттуда вырвалась веселая соловьиная трель.
— Мусора! — взвизгнула нервная молодежь и, ломая иглы и каблуки модных ЧТЗ,[6] ринулась в спасительные кусты. И впереди всех — Кащей. Он вспомнил, что обещал маме вынести помойное ведро перед сном. К сожалению, мама и ведро не дождались его. Молодой человек споткнулся. О ногу десантника. И дал дуба на время. Пришлось Арсенчику на себе тащить притемненного симулянта в авто.
Когда поехали кататься, выяснилось, что Кащей подозрительно нежизнеспособен. Его юное личико было спокойным, как у солдатика, бесславно павшего на пылающей окраине распадающейся империи.
Я выматерился — Арсенчик, тебе по баням баб завивать щипцами или коновалом трудиться. Что, впрочем, одно и то же.
— Так я это… Как учили. Ну маленько не рассчитал, кажись?
— Кажись-кажись, — нервничал я, ища нитку пульса на костлявом запястье. — Никитушка, нашатырь бы?
— Нашатырь? Был, кажись, — и снова заправил свою руку в бездонно-сказочный бардачок.
Я взвыл: ещё одно это холерное словцо «кажись» и я не отвечаю за себя. Черт знает что! Нам бабами лодырничать, а не молодежь перевоспитывать, кажись.
— Пожалуйста, наставник молодежи, — был любезен Никитин, как патологоанатом при вскрытии.
Нашатырь очень эффективен; его едрено-забористый запашок мертвого поднимет с оцинкованного стола морга. Кащей оказался бессмертным. Взбодрился от елея, шкифы приоткрыл, а тут его встречают доброжелательными улыбками и здравницами. Как астронавта, вернувшегося с Юпитера: здравствуй- здравствуй, хрен мордастый.
Приятно. Должно быть. Всякому от такой встречи. Но у нас молодежь известно какая. Впечатлительная и легковозбудимая. Не успел я порадоваться возвращению морфиниста, как он отщелкнул хавло и попытался кусаться. И чему учит родная школа? К тому же ещё загремел костями:
— Пустите, менты-суки! Права не имеете!
Я снова обрадовался: ба! знакомый до боли голосок, требующий авоську чужих денег. Значит, мы на верном, как курс реформ, пути. Прекрасно-прекрасно.
— Кусается, блядь такая молодая, — заметил Арсенчик, которому достался один из ядовитых цапов в палец.
Пришлось забить фонарик производства Китай, случайно подвернувшийся под руку, в ротовую полость юноши. Отчего он стал походить на чудного, из доброй сказки, Кащея Бессмертного с лампочкой Ильича.
Мы ему объяснили, современнику нашему, конечно, что во-первых, к его огорчению, мы не менты, а во-вторых, по его же требованию, навесим ему миллион пиндюлин. Если будет нам бурить, то бишь врать.
Я не папа римский, но готов принять индульгенцию. А вместо требника пусть будет «Стечкин». Перед его всевидящим оком грешники каются мгновенно, очищая душу для новых грехов.
По выпученным в глазницах новогодним шарам, в коих отражался праздник жизни, я догадался, что Кащей не считает себя бессмертным и готов признаться во всех пакостях, сотворенных им за короткий срок своего костлявого бытия.
Я освободил лампочку Ильича из плена и начал задавать конкретные вопросы. Кто, как, зачем и почему? Бывшему члену ВЛКСМ. Тот отвечал как перед лицом своих товарищей. И даже светился от искреннего желания быть полезным обществу.
Телефонную шуточку и бомбочку с мылом заказал бригадир района некто Сильва, крутой mаn. Трепали, что зимовал в зоне за разбой, а сейчас в коммерции — держит «крышу» над всем районом. Сказал, что надо застращать шарашкину конторку. Бомбочку замастырил один из местных — Петюня такой; а занес её просто — разгружался каблучок-москвичок у черного хода с продуктами для буфета: курами там, сгущенкой, две банки даже утырил на обратной дороге… (При этих правдивых словах я вспомнил Бибикова и всю его родню до седьмого колена.) Ну потом звонок по телефону… и все!.. И за такую работенку сто баксов в шкары-брюки.
— А если бы бомба настоящая? — умер во мне красный воспитатель Макаренко.
— Нет, — лязгнул зубами юниор, любитель сгущенки. — Мыло, я ж глянул.
— Ну хорошо, — вздохнул я. Хотя ничего хорошего пока не наблюдалось. В ближайшую пятилетку.
