назад.
— Анка, ты как сюда?! — дико заорал я.
— Самолетом, братик, — улыбнулась как в Голивуде.
— Тьфу! Я не про это. Ты как прошла сюда?
— Ножками, братик, — удивилась. — Саша, что с тобой? Опять все не так?
— Извини, садись, — и гаркнул по селекторной связи. — Бибикова?! Обедает?.. Передайте — уволен! К такой-то матери!
— Алекс, а КЗОТ? — пошутила Аня, осматриваясь. — Все родное, дорогое, — открыла сумочку, выудила пачку сигарет. — Живете, как в колхозе.
— Живем, хлеб жуем, — буркнул я. — У вас тоже колхоз. Только передовой.
— У нас хороший колхоз, — сказала. — Если сажают, то не выпускают.
— Прости, что меня выпустили, — развел руками. — А ты откуда все знаешь?
— Сашенька, обижаешь, мир не без добрых людей.
— Орехов, что ли?
— И он тоже. И потом — мы родня кровь?
— Родная.
— Тогда какие вопросы, — улыбалась светской львицей. — Лучше скажи, как Полина? Или уже развелся?
— Обижаешь, сестричка. У меня любовь. И вообще — собираемся рожать.
— Да ну? — засмеялась и высказала мнение, что могут рухнуть в бездну вечности империи, страны, города, а мы все куем маленьких и куем.
— Мы — кузнецы, и дух наш молод, — ответил с гордостью. — Куем редко, да метко.
Прервал нашу беседу на вольную тему стук в дверь. Еще один кузнец счастья? Бибиков. Вызывали, Александр Владимирович? Присутствие сестрички помешало уволить служаку. За что, Александр Владимирович? За беспрепятственное проникновения на стратегический объект посторонних лиц. О чем я, вашу секьюрити мать, талдычил два часа на производственном совещании?
Клацая челюстью, подполковник помчался искать стрелочника. Младшенькая же продемонстрировала паспорт представителя ООН. И гражданина Мира.
— Ну и что? — удивился я. — А спецпропуска нету.
— Алекс, иди к черту, — не выдержала служебного рвения. — Лучше пошли похаваем, как ты выражаешься. Я приглашаю.
Когда меня приглашают перекусить антрекотом в обстановке приближенной к антуражу Версальского дворца, то, как говорится, милости просим, салфеточку за пищик.
Перед приемом пищи я-таки успел вставить фитиль молодым гвардейцам, дежурившим на вахте: бдительность не терять.
— Никого не пущать. Я забуду пропуск, и меня, — требовал дисциплины. Что за улыбочки?
— Мальчики, не бойтесь, он добрый, — обняла меня за плечи Анна, подрывая тем самым авторитет. — Пошли, боец. Голодный мужик может укусить.
На улице нас ожидал белый Lincoln с бумерангом на багажнике — знаком качества ударного каппроизводства, и два товарища негра: телохранитель и шофер, чернее африканских ночей. Я поприветствовал их сжатым кулаком, мол, Рот-фронт, угнетаемые братья, и мы поехали в ресторан «Метрополь».
Хотя это обстоятельство напрягало меня и мой кошелек. Приглашен на праздничный жор, уже уплаченный, да вдруг захочу приобрести безделушку. Сестричке, неожиданно явившейся. Или жене. Или любимой теще. А в штанах, в смысле, кошелке — одна фига отечественного производства. Что делать? Не знаю. Авось прорвемся с Божьей помощью…
Наше прибытие не осталось незамеченным для гостиничных халдеев. Любопытно, тетку из Запендюхинска с заплатанными мешками они тоже так радушно встречают? Знаю, вопрос риторический. Но откель такое открытое плебейство перед галдящими, мазанными суриком леди из Канзас-сити? А, граждане великой страны? Не слышу ответа.
Я старался соответствовать светской львице, сделав вид, что являюсь её телохранителем. И стреляю без предупреждения. При малейшем подозрении.
С крайней предупредительностью мы были проведены в залу ресторации. Мать моя родина! Вот куда твои кровные ушли — в интерьер зала. Гранит и мраморные колоннады, зеркала и зимний садик с кипарисами, барбарисами и пальмами. Фонтанчик с живыми аллигаторами. Впрочем, крокодилы передохли от нашей хлорированной воды, но все остальное правда. Возведенное на кровные сбережения шахтеров, врачей, учителей, инженеров, нянечек детских садов и так далее.
… В мою рюмку gаrsоn наливал липучую дрянь цвета янтаря. Мы с Анькой, уже сидя за столиком на двоих, ждали, когда этот сатанист в кушаке а ля русс оставит нас.
— Спасибо, — гаркнул я. — Вы свободны.
— Приятного аппетита-с…
Приятного аппетита? Я бросил взгляд на тарелку. А там — гулькин хрен. С устрицами. Тьфу! Сейчас бы кулебяку от тещи Екатерины Гурьяновны. Или блин. Хотя бы один.
— Извини, братик, отбивную, а? — посочувствовала сестра.
— На диете я — шлаки вывожу, — и залпом выпил калорийный боржоми. Могу и свою порцию отдать. Голодающим отцам нации.
— Саша, ты все такой же.
— А ты изменилась, Анька, — заметил я. — Светская львица, ей-ей.
— Мимикрирую, — показала глазами, с какой обстановкой она пытается слиться, как птичка калибри в тропиках.
Я снова осмотрелся. Суета, мишура и устрицы в собственных соплях. А публика… По привычке я приметил её. Нельзя было сказать, что любители деликатесных рыбных палочек занимали очередь в этот общепит с шести утра, то есть наличествовали свободные места на три четверти зала… В каком же обчестве мы имели честь находиться?
Два желтых, как от желтухи, китайских подданных в кимано. Три корейца с юга и один с севера, собирающихся проводить по залу демаркационную полосу. Раскормленная донельзя, шумная семейка Гусманов из земли обетованной. Маленький япона мать под кипарисом. Хамовитые янки у фонтанчика. Французская парочка после напряженной одноименной любви. Ржущие соплеменники Гете, хлобыщущие пиво. И четверка наших отечественных бандитов в золотых финтифлюшках, будто они ободрали пирамиду Хеопса. В прошлом веке. Вот собственно и вся белая кость.[12]
— Алекс, у тебя такое выражение… Без суда и следствия… кого-нибудь из нас, — сделала замечание младшенькая.
Я корректно ощерился и наконец поинтересовался, почему милая моя сестричка появилась в столице славянских варваров через десять лет отсутствия?
— Бизнес, — кротко улыбнулась. — У меня теперь собственное дело.
— Да? — удивился я. — А как же муж? Как его, черт?..
— Роби, — засмеялась. — А муж объелся груш.
— Что так?
— Это неинтересно, Саша.
Я пожал плечами. Моя младшенькая всегда ставила в тупик старшенького в моем лице. Росла она девочкой смазливенькой, а потом в один прекрасный день превратилась в… топ-модель. И через год трудов праведных на подиуме уехала в Нью-Йорк, город контрастов, где удачно вышла замуж за миллионера, доверчивого, как ребенок. И вот через десять лет передо мной светская львица; а я тогда кто, спрашивается?
От противоречивых чувств и боржоми, забродивших во мне, я решил покинуть на время леди.
— Я закажу тебе котлеты де`воляй, братик, — предупредила, словно боясь, что я не ворочусь к устрицам.
Сделав свое дело в гальюне, похожем на римский храм искусства, если верно представляю древний Roma, я по возвращению заметил цветочный ларек. И розочки, блядь, из Нидерландов. Это я от цены.
