Более того, поимел наглость явиться вместе с полисменами. И держаться по-хамски, как генерал сухопутных войск Соединенных Штатов Америки. Впрочем, он им и был, но в пижаме. А на неглиже, известно, нет знаков различия. Понятно, народ гулящий возмутился, что за чмо в жеванном ночном пиджаке мешает празднику и миру во всем мире, фaк`ю его!..
И кинули наглеца в бассейн, но в пижаме. Генералишко развопился, что будет жаловаться в ООН и призвал на помощь силы правопорядка. Те начали было выискивать буянов и дебоширов да, к несчастью, один из полисменов-негативов наступил на блевотную лужицу и, подскользнувшись, уехал под стойку бара. А там стоял трезвый, как Черное море, Коля Болотный.
Морпех, как человек высокой социалистической культуры поведения, где главный принцип: человек человеку — брат, решил подать руку помощи несчастному угнетенному негру. Тот, воспитанный на совсем других принципах, огрел представителя великой державы дубинкой. Обидно.
Обидно, когда всем сердцем стремишься навстречу братьям, а они поступают столь шовинистически. Хотя скорее всего морпех машинально двинул полисмена в черную рыль. Так собака академика Павлова бежит хавать кашу, когда через неё пропускают ток. Условный рефлекс. Наука, здесь ничего не поделаешь.
И начался вселенский катаклизм. С элементами мордобоя. Морпех бился, как былинный наш Попович. Все остальные участники сабантуя помогали по мере сил своих. Резо-Хулио пел песню про Варяга и метал бутылочные гранаты в войска НАТО, поднятые по боевой тревоги в Саудовской Аравии и через четверть часа прибывшие к бою местного значения.
Силы оказались неравны. Для интернациональной дюжины телохранителей с серпами и молотами в башках полутора тысяч головорезов USA, вооруженных до зубов, оказалось как-то многовато. Равно как и для трезвого морпеха Поповича-Болотного.
Пришлось сдаться на милость победителям, которые тут же занесли эту операцию «Смерч в пустыне» в аналоги исторических битв. Наравне с Бородино. И Ваттерлоо. Янки — что про них говорить? Они из одной кучи дерьма могут сделать две кучки рыжья, то бишь золота.
— И где наши герои? — поинтересовался я.
Генерал Орехов ответил. Со всей солдафонской прямотой. В постоялом, блядь, дворе, то бишь тюрьме. Вопрос решается на самом высоком дипломатическом уровне; мало у нас проблем. А не проще ли нам выбросить десант в пустыню, пошутил я. Зачем? Для освобождения неустрашимых бойцов. Генерал от возмущения всплеснул руками, позабыв, что держит по чайнику. Тоц-тоц-первертоц!
Было такое впечатление, что под нашими ногами лопнула противотанковая мина. Высокопоставленную персону передернуло от испуга. Потом хлынул такой мутный поток, что даже я зек по призванию едва не захлебнулся в волнах матерщины. Чайники ухнули в кусты. На голову садовника.
— Саша, — проговорил мой спутник, когда наконец пришел в себя. — Ты кого хочешь допечешь (глагол мною заменен.) Даже папу римского.
— Ты у нас папа римский? — удивился я.
— Все-все! — отмахивался. — С тобой много общаться опасно для здоровья! — усаживался в лимузине, шумный, потный, раскормленный на казенных харчах. Вот что делает власть: превращает человека в трифон, то есть в мешок с говном. Я субъективен. Но Никитин прав — время меняет людей. И не всегда в лучшую сторону. — Ладно, — промямлил Орехов. — Желать ничего не желаю. Но надеюсь…
— Надежда умирает последняя, — брякнул я.
— Тьфу на тебя, — дверца хлопнула, и кортеж, прошелестев колесами, убыл из усадьбы.
Я постоял, думая о чем-то своем; потом, возвращаясь, залез в пыльный и теплый кустарник. Нашел там кинутые невыдержанным генералом чайники и побрел с ними, похожий со стороны на летне-беспечного дачника. Что было недалеко от истины. Бы. В другой жизни.
Что самое важное для участника исторических событий? Перед самыми этими событиями? Помимо спецподготовки. Правильно — крепкий и здоровый сон. Чтобы голова была светла в четыре часа утра, когда акция «Филин» взлетит в завершающую свою ввысь.
Поэтому всем участникам будущей ночной фиесты был дан приказ: спать. Двести сорок минут. После обеда. Хочется — не хочется, а лагерь (пионерский) нужно будет вспомнить.
И он наступил — мертвый час. Что может быть приятнее, как потянуться в неге на обдуваемом ветерком балкончике, зевнуть на выцветевший лоскут неба, подумать о чем-то приятном, затем смежить, повторим за классиками, вежды и уйти во временное блаженное забытье.
И приснился мне сон. (Не вещий ли?)
… Лес погибающей планеты зловонил — гигантские деревья разлагались в жиже наступающих болот; гнили трупы безобразных мутантов.
Он (как бы я) астронавт 1 класса ВКС пробивался сквозь чудовищные химеры и смрад. Ему было трудно дышать — планета разлагалась; в ядовитых болотных испарениях водились лишь мерзкие чавкающие твари — скурлатаи. Он жег их лазер-бластером, но, казалось, вся его бывшая планета кишит ими.
Он выбежал по тропе из зловония. Перевел дыхание. Ему повезло — он добыл для своей женщины мясо цетереки; теперь она, женщина, тоже будет жить — и очень долго; она не бессмертна, как он, но жить будет долго…
Тропа выводила к разлому, где кипела вулканическая магма. Скурлатаи боятся очистительного огня… Сквозь дым и газ он увидел её, любимую женщину. Она странно сидела и смотрела на пламя. Она любила смотреть на пламя, вырывающее из планетных недр. Сколько раз он просил её этого не делать.
Она не поднялась и не пошла навстречу ему. С бластером наперевес он поспешил к ней. Лучше бы он этого не делал.
В рассеченном клыком животе его беременной женщины сидел маленький детеныш скурлатая и, чавкая, умывал свою окровавленную тупорылую мордочку.
Потом взгляды встретились. И он увидел: бессмысленные глаза больной природы, подернутые тусклой пленкой подлого убийства.
Разрывая рот в свирепом оре, он выжег лазерным лучом зверя из утробы своей женщины. Затем развернулся всем телом к гниющему гигантскому лесу.
Только вера бесплатна. Бесплатных предательств не бывает.
Он знал, как поступить. После долгих поисков обнаружил полузатопленную шахту, которая должна была вывести к цели. В воде плавали костяные остовы его соотечественников. Он выбрался в светлую галерею, её стены были пропитаны сладковатым дурманным запахом тлена. Он брел по этой галереи и слушал больное дыхание отравленной планеты…
Когда-то она была прекрасна, его планета. Но случилась глобальная катастрофа, пока он путешествовал по другим галактическим мертвым мирам.
Он набрел на гигантское бомбоубежище. Около сотни тысяч его соплеменников сидело аккуратными рядами. Их лица были искажены в пароксизме сладострастного блаженства — смерть к ним оказалась милосердной. Им повезло — им дали право умереть.
Он прошел через все бомбоубежище, сквозь аккуратные ряды, и нежный прах осыпался к его ногам.
Каждому человеку обеспечен собственный труп.
Он долго брел по бесконечному туннелю, пока не наткнулся на бронированную дверь — там должна была находиться Центральная Система Управления и Программирования жизни на планете.
Там, за броней, программа Его жизни — бессмертной жизни. Он не хочет больше жить, нет смысла жить, бессмысленно быть одному; он хочет умереть и он умрет. Вместе с планетой.
Долгое время человеческой жизни.
От лазерного луча бронь расплавилась и мягкой массой потекла вниз. Взвыл сигнал тревоги — сигнал вторжения. Он полоснул лазерным лучом по стене, где скрывались электронные кишки системы защиты, и звук угас наступила мертвая тишина.
Сделав шаг, он увидел женщину — свою единственную женщину. Она сидела в любимой позе. Спиной к нему. Она повернулась на его крик — и он увидел… Он увидел: окровавленную морду скурлатая. Лазерный луч пробил пространство — и чудовищный призрак исчез.
Совсем не просто быть человеком.
