кирпича, с большими зеркальными окнами был обнесен высокой оградой с чугунной решеткой. На крайних столбах ограды стояли большие вазы из серой глины, в которых так и позабыли посадить цветы. По высокой стене особняка зелено стлался виноград, а все пространство между оградой и кирпичной стеной дома было занято клумбами с цветами. По вечерам городские мальчишки, рискуя оставить половину несложного наряда на остриях решетки, лазили в палисадник в погоне за желтыми и белыми розами (пятнадцать копеек бутон у любителя), а главное — за славой.
Комнаты были высокие, дворцовые. Потолки отделаны дубом, орехом или свисали тяжелыми опухолями лепных карнизов. Сверкая гроздьями хрустальных подвесок, пыжились тяжеловесные люстры, мохнатые портьеры строились у окон и дверей в прямые, ровные складки.
Мебель плохо подходила к дворцовому размаху самой постройки. Похоже было на то, что люди, живущие в доме, не знали, что им делать с этим огромным количеством комнат. Казалось, дом еще ждет настоящих хозяев, а эти только временные, только гости…
Старик Черный — лысый, сухой, но юркий, с маленьким бескровным и всегда хитро улыбающимся лицом. Говорили, что его улыбка сулит мало хорошего.
Расхаживая по комнатам дома в часы зимнего затишья, Черный любит нравоучительно поговорить с сыновьями:
— От, трясця его мами, будынокзбудували! Як цари, сукины диты, живете. А це я один всего добывся…
Быстротой и ловкостью, с которой ему удалось сколотить состояние, он очень гордился. Гордился не изменявшим ему везеньем, гордился «легкой рукой».
Каждую весну на горбатовском вокзале собирались грабари из всех ближних и дальних деревень. Пропахшие махоркой, в черно-коричневых свитках, бараньих шапках, кованых чоботах, с грязными торбами на плечах, они усаживались на пол во всех проходах вокзала, выливались на изгрызенное временем крыльцо, на пыльные подъезды, в станционный садик. В мешках гремел «струмент» и таились завернутые в холстинки сочные луковицы, пластины проросшего сала, черные, как земля Украины, караваи хлеба и пахучий кисет с тютюном.
Хозяева, имеющие лошадь и грабарку, работавшие десятниками, брели к дому Черных, где им подносили стакан водки с селедочной закуской, и вели долгие, но всегда предрешенные переговоры.
По сигналу сухонького старичка землекопы осаждали кассу, потоками заполняли вагоны и целые составы и катили на юг, на восток, на север, в Сибирь, в Туркестан, в Криворожье ровнять лопатой мягкие холмы, рвать динамитом крутые скалы, засыпать озера и болота, возводя насыпи новых и новых железнодорожных путей.
Грабари-подрядчики получали сказочный процент. Они по-царски были щедры на водку, не прочь были устроить, где надо, дым коромыслом. Но, в конечном итоге, умело обсчитывали и казну и рабочих. Словом, богатели, выходили в миллионеры, ставили пудовые свечи, делали вклады в монастыри и соборы, наказывая попам молиться, чтоб не снесла работу весенняя вода, чтоб до сдачи казне устояли пухлые насыпи, шаткие мосты, чтоб не попутал нечистый, чтоб из-за нерасчетливой жадности не попасть под суд.
Говорили, что насыпи, воздвигнутые Черным, были не крепче других и мосты нетвердо стояли на бетонных, плохо рассчитанных ногах, но Черному везло: дефекты обнаруживались после сдачи, а репутация укреплялась не добросовестными работами, а новыми, умело распределенными взятками, что было неизмеримо дешевле.
Наживались и кулаки-десятники, зато простые грабари — безлошадные крестьяне — привозили домой болотную болезнь — ревматизм — и сотню карбованцев на семейство…
Уже дети подрядчиков стремились обзавестись интеллигентной профессией, а к богатству относились как к чему-то законному и естественному.
Володька Черный, младший сын богача, одноклассник Андрея, был влюблен в свой сад. Ни у кого в городе не было такого сада.
Когда-то бежал здесь овраг, извилистый и запутанный, бежал несколькими рукавами туда же, куда и все городские овраги — к берегу Днепра.
Еще и теперь по весне из всех окрестных дворов и садов, пробиваясь под заборами, кувыркаясь по узким сточным канавам, мутными потоками мчатся вешние воды в сад Черных. В один-два дня набухают здесь озера, а у самого салтановского коровника по широкой канаве пенится, пузырится, бьет многопудовыми тяжестями вод настоящая весенняя река.
Черному понравилось это место, и он решил, наперекор стихии, разбить здесь сад.
Для весенних вод проложили бетонные русла, вырыли небольшой пруд-водоем. Над местами, где по весне пойдут потоки, перекинули горбатые мостики, крашенные в зеленый цвет, искусственно подняли дорожки, насадили рядами яблонь, груш, слив, кустов крыжовника, малины, смородины, и через несколько лет шапки садовых дерев сдвинулись и слились в зеленый пахучий остров.
У Салтана сад поменьше и попроще. Здесь без всяких причуд стоят на усыпанных гравием скучных дорожках скамьи с изогнутыми спинками, и в летний жаркий день то и дело стучат о землю яблоки и груши салтановских деревьев.
В вечерние часы, в особенности в воскресенье, зоркий глаз нередко сторожит с крыши коровника затишье Володькиного сада.
Это глаз часового.
Между салтановской усадьбой и усадьбой Черных второй год война.
В гимназии дружба не крепче паутины — сегодня друзья, завтра врозь, — но салтановская армия держится дружно уже полтора года. Измена не запятнала салтановские знамена.
На дни воскресных сражений приезжает к Салтану Козявка — вождь и тяжелая артиллерия отряда. Он здоров драться, с ним можно надеяться на победу.
Вторым украшением армии является Антон Савичев, шестиклассник, сын эконома одного из графских имений в уезде. Его длинные ноги способны на чудовищные прыжки. Он ловок и хорошо тренирован. Во время лихих набегов он всегда идет впереди. Впрочем, во время отступлений он тоже первый.
Затем идут три брата Салтана: пятиклассник Олег и два близнеца Борис и Глеб — оба четвероклассники. Молодые Салтаны — это разведчики и застрельщики всех боев. Они уступают товарищам в силе, но не имеют себе равных в дерзости и отваге.
К салтановской армии принадлежат еще два ленивые брата Карельские, которые втянулись в бои и игры только потому, что живут напротив, музыкант Казацкий, который производит много шума и умело уклоняется от опасных стычек, и, наконец, в качестве кавалерии — «гусар» Матвеев.
Володька Черный отличается и лихостью, и незаурядной силой, но организационных талантов не имеет. К нему охотно стекаются товарищи поиграть в крокет, полакомиться ягодами и фруктами из сада. Он принимает всех с ленивым, чуть пренебрежительным добродушием, кормит конфетами и пастилой, но крепким товарищеским духом его друзья не спаяны, и потому армия его нередко терпела поражения, а земли Володькины подвергались нападениям врагов чаще, чем сад и двор Салтанов.
Иногда приходили к Володьке Андрей и Ливанов. Они принимали участие в «кровопролитных боях» не столько из любви к Володьке, сколько из неприязни к салтановской компании, к заносчивому хвастуну Козявке и пшютоватым «гусарам» Матвееву и Казацкому.
Самые ярые бои разгорались в те дни, когда отец Салтанов, широкоплечий, упитанный мужик, в полицейском мундире, с огромными усами, пушистой бородой, косматыми бровями, нависшими над пронзительными черными глазами, гроза городовых, пьяниц и мелких торговцев, лихой собутыльник и взяточник, отправлялся на несколько дней в уезд.
На вооружении у салтановской армии — два «монтекристо» с холостыми патронами, самодельный пугач, старая сабля, подаренная старшим городовым, четыре длинные пики с коваными наконечниками, два лука-арбалета и обильные запасы гнилых яблок или снежков.
У Володьки оружия больше, но он неохотно дает товарищам не самодельные, а привезенные из Киева индийские луки, пистолеты и сабли.
В последнее воскресенье, перед вербным Андрей, Василий, Ливанов и Ашанин зашли к Володьке Черному сразу после церкви. Володька сообщил друзьям, что по его заказу плотники поставили на чистом дворе новые гигантские шаги.
