Кливер усмехнулся, но ему не удалось скрыть смятение, в которое привело его обвинение Маркхэма.
– Если вы так думаете, значит, вы ничего не знаете. Я две недели не переступал порога ее квартиры.
– У меня есть заявления надежных свидетелей, которые опровергают это.
– Свидетели! – Это слово, казалось, с трудом вылетело из сжатых губ Кливера.
Маркхэм кивнул.
– Вас видели выходящим из квартиры мисс Оделл: вы покинули дом через боковую дверь без пяти минут двенадцать.
У Кливера отвисла челюсть, мы слышали его громкое затрудненное дыхание.
– А между половиной двенадцатого и двенадцатью, – безжалостно продолжал Маркхэм, – мисс Оделл была задушена и ограблена. Что вы на это скажете?
Воцарилось долгое напряженное молчание. Потом Кливер заговорил:
– Мне нужно обдумать.
Маркхэм терпеливо ждал. Через несколько минут Кливер собрался с мыслями и выпрямился.
– Я расскажу вам, что я делал в ту ночь, вы можете верить или не верить – как хотите.
Он опять превратился в холодного сдержанного игрока.
– Меня не интересует, сколько у вас там свидетелей, – это все, что вы от меня услышите. Я мог бы рассказать вам это с самого начала. Но я не видел смысла в том, чтобы самому лезть в кипяток, когда тебя не подталкивают. Вы могли бы поверить мне во вторник, но теперь у вас что-то на уме, и вы хотите произвести арест, чтобы заставить газеты молчать.
– Рассказывайте свою историю, – приказал Маркхэм. – Если это правда, вам нечего беспокоиться насчет газет.
Кливер знал, что это верно. Никто – даже закоренелые враги Маркхэма на политической арене – никогда не обвинял его в приобретении популярности путем совершения несправедливости, даже самой незначительной.
– В сущности, здесь нечего особенно рассказывать. Я пришел к дому мисс Оделл около полуночи, но я не входил к ней в квартиру и даже не звонил у ее дверей.
– Вы всегда наносите визиты таким образом?
– Выглядит подозрительно, конечно. И, однако, это правда. Я хотел повидать ее. Но когда я подошел к ее двери, я переменил решение.
– Минуту. Но как вы вошли в дом?
– Через боковую дверь, она выходит на аллейку. Я всегда входил через нее, когда она бывала открыта… Мисс Оделл просила меня об этом, чтобы телефонист не видел, как часто я бываю у нее.
– И в ту ночь дверь была открыта?
– А как же еще я мог в нее войти? Даже если бы у меня был ключ, он не принес бы никакой пользы, потому что дверь закрывается изнутри на задвижку. И ведь, правда, я теперь припоминаю, что это было первый раз, когда дверь была отперта ночью.
– Хорошо. Вы вошли в дом. Что дальше?
– Я прошел вдоль задней стены холла и прислушался у двери в квартиру мисс Оделл. Я подумал, что у нее там кто-нибудь мог быть, и я не хотел звонить, если она будет не одна.
– Извините, я вас перебью, мистер Кливер, – вмешался Ванс. – Что заставило вас думать, что там кто-то был?
Кливер заколебался.
– Может быть, это потому, что незадолго до этого вы звонили мисс Оделл, и вам ответил мужской голос?
Кливер медленно кивнул.
– Я не вижу особенных причин, чтобы отрицать это… Да, это и есть причина.
– Что вам сказал этот человек?
– Чертовски мало. Он сказал: «Хэлло», и когда я попросил мисс Оделл, то он ответил, что ее нет и повесил трубку.
Ванс повернулся к Маркхэму.
– Это, я думаю, объясняет рассказ Джессапа о телефонном звонке в квартиру мисс Оделл без двадцати двенадцать.
– Возможно.
Маркхэм говорил без всякого интереса. Он ждал рассказа Кливера о том, что произошло дальше, и возобновил свой вопрос с того момента, когда его прервал Ванс.
– Вы сказали, что прислушивались у двери в квартиру? Почему вы не позвонили?
– Я услышал внутри мужской голос.
Маркхэм напрягся.
