– Шума не будет, – сухо прервал его Маркхэм. – Во всяком случае, это происшествие важнее всего вашего клуба.
– Какая нелепая точка зрения! – воскликнул Ванс, когда управляющий ушел. – Арест Спотсвуда – это такая ничтожность. Этот человек ведь не преступник, у него нет ничего общего с преступниками Ломброзо. Его можно назвать человеком, поступающим согласно определенной философии.
Маркхэм что-то проворчал в ответ. Он начал возбужденно ходить взад и вперед, устремив выжидательный взгляд на главный вход. Ванс нашел удобное кресло и расположился в нем с безмятежным спокойствием.
Через десять минут прибыли Хэс и Сниткин. Маркхэм сразу отвел их в нишу и кратко объяснил, в чем дело.
– Спотсвуд сейчас наверху, – сказал он. – Я хочу, чтобы арест был произведен как можно спокойнее.
– Спотсвуд? – повторил в изумлении Хэс. – Я не понимаю…
– Вам и не нужно пока понимать, – отрезал Маркхэм. – Всю ответственность за арест я беру на себя. Вас это устроит?
Хэс пожал плечами.
– Я в порядке… к вашим услугам, сэр. – Он недоумевающе покачал головой. – Но как же с Джессапом?
– Пусть посидит под замком. Это свидетель.
Мы поднялись на лифте на третий этаж. Комнаты Спотсвуда находились в конце холла. Маркхэм с мрачным лицом возглавлял шествие и указывал дорогу.
В ответ на его стук Спотсвуд открыл дверь и, любезно поздоровавшись, отступил, чтобы дать нам войти.
– Какие-нибудь новости? – спросил он, пододвигая стулья.
В этот момент он увидел при ярком свете лицо Маркхэма и сразу почувствовал, какова цель визита. Хотя выражение его лица не изменилось, я увидел, как он напрягся. Взгляд его холодных глаз медленно перемещался с лица Маркхэма к Хэсу и Сниткину. Затем Спотсвуд посмотрел на нас с Вансом, державшихся чуть позади других, и надменно кивнул. Никто ничего не произнес, и все же чувствовалось, что разыгрывается настоящая трагедия, и что актеры понимают все без слов.
Маркхэм остался стоять на месте, якобы не желая продолжать дела. Я знал, что самой неприятной частью служебного долга для него было производить аресты преступников. Он был светским человеком, с терпимостью светского человека к злу. Хэс и Сниткин выступили вперед и со спокойной настороженностью ждали приказаний прокурора.
Спотсвуд снова смотрел на Маркхэма.
– Чем могу вам служить, сэр? – Его голос был спокоен, без малейшей дрожи.
– Вы должны последовать за этими людьми, Спотсвуд, – сказал Маркхэм, указывая кивком головы на две невозмутимые фигуры рядом с собой. – Я арестую вас за убийство Маргарет Оделл.
– Ага! – Спотсвуд слегка поднял брови. – Так вы обнаружили что-нибудь?
– «Анданте» Бетховена.
На лице Спотсвуда не шелохнулся ни один мускул.
– Не могу сказать, чтобы это было для меня совершенно неожиданно, – сказал он с горькой улыбкой, – особенно, когда вы пресекли все мои попытки забрать пластинку. Ну что ж, счастье в игре всегда непостоянно. – Улыбка исчезла с его лица, и оно стало мрачным. – Вы великодушно поступили по отношению ко мне, мистер Маркхэм, я ценю вашу учтивость и поэтому хотел бы сказать, что игра, в которую я сыграл, была единственной, у меня не было выбора.
– Как бы серьезны не были мотивы, – сказал Маркхэм, – они не могут оправдать ваши преступления.
– Вы думаете, что я ищу оправдания? – Спотсвуд отверг это предложение презрительно. – Я не школьник. Я рассчитал последствия своего поступка, взвесил все его факторы, после этого решил рисковать. Конечно, это была игра, но не в моих правилах сетовать на неудачу тщательно обдуманного риска.
Его лицо приняло горькое выражение.
– Эта женщина, мистер Маркхэм, требовала от меня невозможного. Недовольная тем, что она получала от меня в материальном плане, она требовала явного покровительства, положения в обществе – того, что могло ей дать лишь мое имя. Она заявила, что я должен развестись с женой и жениться на ней. Вы понимаете всю гнусность этого требования? Видите ли, мистер Маркхэм, я люблю свою жену и своих детей. Я считаю, что вы понимаете и без объяснения, как это может быть, несмотря на мое поведение… И вот эта женщина приказывает мне разрушить мою жизнь и растоптать то, что мне дорого, чтобы удовлетворить свое огромное, нелепое честолюбие. Когда я ей отказал, она пригрозила, что откроет моей жене наши отношения, пошлет ей копии с моих писем, будет публично преследовать меня, наконец, устроит такой скандал, что жизнь моя будет разрушена, семья опозорена, а дом уничтожен.
Он остановился и бесстрастно продолжал.
– Я никогда не был сторонником полумер. У меня нет таланта к компромиссам. Может быть, я жертва наследственности. Но мой инстинкт заставляет меня играть до последней фишки, наперекор всякой опасности. И неделю тому назад в течение пяти минут я понял, как могли фанатики прошлого, со спокойным рассудком и чувством своей правоты, убивать своих врагов, которые угрожали им моральным уничтожением. Я избрал единственный путь, который мог спасти меня и тех, кого я люблю, от позора и страданий. Это был отчаянный риск. Но моя кровь заговорила, и я больше не колебался, меня сжигала всепожирающая ненависть! Я поставил свою жизнь на карту с возможностью выиграть мир и спокойствие. И проиграл.
Он снова еле заметно улыбнулся.
